Книга Остановите музыку, страница 91 – Екатерина Риз

Чтобы не молчать, спросила:

— Ты голодный?

— Да.

— Еще минут десять. Ариша, помой руки. Покажешь ей, где ванная?

Костя, признаться, дернулся, когда она к ребенку обратилась. Глаза опустил, и понял, что девочка стоит рядом. Он даже не слышал, как она подошла. А Ариша не сводила глаз с клетки.

Голову наклонила, будто не веря, что внутри живое существо, а не игрушка. И выдернула руку из ладони Шохина, когда тот вознамерился ее вести в ванную, по Нининому настоянию, прошла вперед и не сомневаясь, влезла на диван, чтобы получше попугая рассмотреть. Тот тоже уставился на нее глазами-бусинами, голову назад отклонил, как бы в недоумении.

— Мама!

Это было первое слово, которое Костя от нее услышал, и которое подтверждало заверения Нины в том, что дочка умеет говорить, просто не хочет. Да и тот факт, что Ариша при нем к матери обратилась, скорее говорил о том, насколько она впечатлена увиденным. До этого все попытки Кости с ней пообщаться, попросту игнорировала.

Нина голову повернула, поняла, что Ариша заметила попугая и улыбнулась.

— Да, малыш, это попугай. Помнишь, я тебе рассказывала? Его зовут Гриша.

— Григорий, — настороженно поправил ее попугай, звуком своего голоса повергнув Аришу в шок.

Она смотрела на него, открыв рот, а Гриша отодвинулся, пересев на жердочку. Теперь уже вперед наклонился, продолжая приглядываться к непонятному низкорослому существу на диване. Затем взмахнул крыльями и прокричал: — Опасность! Опасность!

Шохин рассмеялся.

— Что, Гриш, выходить расхотелось?

А Нина вполголоса пожаловалась:

— Теперь ее от клетки не оторвешь. — И громче добавила: — Арина, ты меня слышишь? Мой руки, и за стол. Гриша никуда не денется. Иди.

Костя с интересом наблюдал за происходящим, Арина даже не шевельнулась, будто и не слышала. Тогда Нина отложила нож, вытерла руки и сама сняла дочку с дивана, подхватив под мышки.

— Пойдем мыть руки, — наставительно проговорила она, и украдкой взглянула на Костю, словно смутившись из-за поведения дочери.

Когда они из кухни вышли, Шохин снял пиджак, повесил его на спинку стула и подошел к клетке. Открыл дверцу, руку внутрь сунул и попугая погладил. Гриша переступил по жердочке в сторону, заворковал, потом вздохнул, совсем по-человечески.

— Болельщики ликуют, — сообщил он незнакомым голосом.

Костя улыбнулся.

— Думаешь?

Гриша уныло повесил голову и промолчал.

Вернувшись из ванной, Ариша тут же взобралась на диван и снова принялась попугая разглядывать. За стол ее усадить удалось с трудом. Она без конца крутилась и забывала о еде. А Нина хоть и прикрикивала на нее, но едва заметно улыбалась.

— Она очень любит животных. Даже жучков всяких, может часами за ними наблюдать.

— За Гришей часами нельзя, он зазнается.

Одновременно улыбнулись, при этом стараясь не встречаться взглядами. Костя сидел, навалившись на стол, ел котлеты, Нина уже третью ему на тарелку подкладывала, и думал, что ей сказать. Но обоих стеснял ребенок. При девочке же не подойдешь, не схватишь ее мать в охапку и не притиснешь к стене, правильно? А другого выхода из обоюдного неловкого положения Костя не находил. Потом спросил:

— Злишься из-за вчерашнего?

Нина едва не поперхнулась, и, к его удивлению, покраснела.

— Ты нашел время…

— Это невинный вопрос.

— Да уж.

— Так злишься?

— Да.

— И не отвечаешь на звонки, — обвинил он. — Потому что знаешь, как меня это бесит.

Нина поворошила вилкой салат, глянула на дочку, но та смотрела только на попугая, не обращая внимания на взрослых. И тогда Нина проговорила выразительным шепотом:

— Ты не звонил мне два месяца!

— Это ты мне не звонила.

— Ах, это я должна была! — Нина с горечью кивнула. — Конечно. Нужно было позвонить, подкараулить, попросить.

— Что ты делаешь из меня монстра?

— Единственный раз, когда я к тебе пришла, ты отвернулся от меня и вернулся к этой блондинистой журналисточке. Скажешь не так?

Арина потрясла ее за руку и указала пальчиком на попугая, который принялся чистить перья.

Нина дочке улыбнулась, кивнула, а сама снова обвиняюще уставилась на Шохина. Тот же недовольно поджал губы, по всей видимости, не имея особого желания говорить о любовнице.

Что и подтвердил, сказав:

— Я не буду с тобой это обсуждать.

— Еще бы, — фыркнула Нина. Наблюдала исподлобья за тем, как он поднимается, идет к специальному шкафчику у окна и достает бутылку вина. Все, что он делал, как двигался, все его желания, были для нее понятны и знакомы, и именно это отнимало последние силы для сопротивления. Она сидела на его кухне, чувствовала близкое Костино присутствие, и внутри все предательски тряслось. Приходилось напоминать себе о его недостойных поступках и, можно сказать, что предательстве. Она искренне считала его связь с другой женщиной — предательством. Он оттолкнул ее в сторону из-за ее неблагоразумности, как выражался, и тут же завел новую интрижку. И виноватым себя не считал!

Бабник.

Костя же про себя вздохнул. Все негодующие мысли Нины были написаны у нее на лице. Она снова злилась на него, остыв от скандала с квартирной хозяйкой. Он вновь стал объектом ее злости, прямо пылала, оттого, наверное, и раскраснелась. Шохин поставил перед ней бокал вина, а из холодильника достал тарелку с крупной клубникой.

— Она мытая, — сказал он, заметив с каким удивлением ребенок воззрился на ягоды. — Ешь, только Грише оставь. Он клубнику очень уважает.

Нина тоже взяла одну ягоду, подивилась ее размеру.

— Одной за глаза наешься. Ариш, может, тебе порезать?

Ариша не ответила, за нее Костя возмутился.

— С ума сошла? Самый кайф, когда она крупная.

Нина улыбнулась, хотя не без ехидства заметила:

— Да, ты любишь все солидного размера.

— А ты нет?

Она уставилась на него с укором, уловив намек, и Шохин тут же сдался, даже руки вскинул, признавая неуместность шутки. Смотрел, как Нина несколькими большими глотками выпивает вино, она, явно, пыталась справиться со стрессом, задавить в себе чувство дискомфорта. А чуть позже, поймав Нину одну в гостевой спальне, где она расстилала для ребенка узкую кровать, он к ней подошел и обнял. Нужно было что-то сделать, пришло время действовать, просто взять ее и к себе прижать. Дать понять, что от простой жалости он не привез бы ее к себе — ни одну, ни с ребенком. Это не в его характере. А ее сомнения на его счет, не больше чем обида, пусть и справедливая.