Книга Испытание сталью, страница 16 – Виталий Храмов

Я сел. Новый гость. Тоже интересный. Старик в серой рясе, что когда-то была, видимо, черной, но – выцвела полностью. Седая богатая борода, седые волосы убраны каким-то серебристым обручем. Серебро, сталь, полированный алюминий? Не, не важно. Лицо в морщинах, кустистые брови, а вот под ними – лукавые глаза чистой воды, голубые, как небо над моей головой. Хм, не такой уж он и старик, просто седой и зарос сильно. Это если и я года два стричься и бриться не буду, так же буду выглядеть. Я уже полностью поседел.

– Благодарю, мил человек, – ответил я ему, кивнув.

– Тебя не напугали мои питомцы?

– Твои? Питомцы? Не хило! Не, не напугали. Очень красивые и довольно милые, хм-м, зверушки.

Гость, хотя, может, это я – его гость, а вот он-то как раз здесь хозяин, сел рядом и также опустил босые ноги в воду. Да, имея такие подошвы ступней, сапоги не нужны.

– Дочь моя шепнула мне, что тебе надо поговорить со мной?

Я хмыкнул. Но тут на днях мне посоветовали не быть капитаном Очевидностью. Дочь его – Даша, больше некому, учитывая всю эту мистику. А он – тот самый батюшка, которому надо было обо мне рассказать. Мне надо с ним поговорить? Так она решила? Ну, что ж, языком молоть – не мешки таскать. Я опять завалился на тёплый и мягкий бок амурской кошки, закинул руки за голову и стал рассказывать ему свою историю. А что? Если Даша тут заменяет собой чуть ли не весь Минздрав, то её батюшка может исполнять обязанности психоаналитика? Может – не может, а будет врио. Мы в армии или как? Не может – научим, не хочет – заставим.

Я рассказывал. И всё больше увлекался, разнервничался, стал материться, вскочил, стал ходить кругами. Милые сказочные, но от этого не менее огромные, зверушки, с любопытством сопровождали меня умными глазами. Казалось, они тоже слушают мой рассказ, взвешивают. Присяжные. Или трибунал. А батюшка – судья. А приговором мне будет – расстрел, замененный на съедение живьём. И пусть! Я не боялся. И не врал. Рассказывал так, как было, не пытаясь оправдать себя, выгородить, соврать. Пусть они решают, а мне уже надоело носить это в себе. Хотел выговориться.

А батюшка слушал молча и бесстрастно. Глаза его были внимательны, хотя и были холодны и так же равнодушны.

– И вот я здесь. Всё, – закончил я.

– И чего ты хочешь?

– И что же нужно нам? – машинально ответил я словами песни. – Да просто свет в оконце. И чтобы кончилась война. Не, не слушай меня, это слова песни. Я прекрасно понимаю, что «свет в оконце» – это запросто, но пока идёт война – это измена. А войны сами не кончаются. А если серьёзно, святой отец, то я не знаю. Я совсем запутался, потерялся.

– Так ли это?

– Не так? – удивился я, глядя в эти внимательные, мудрые глаза. А потом прислушался к себе. Со скрипом, скрежетом ворота моей души открылись, я заглянул в самого себя. Не так!

– Прости! – сказал я и с тяжёлой совестью продолжил: – Ты прав. Я просто устал. И поступил недостойно мужчины. Раскапризничался, как ребёнок. От долга меня никто не освобождал. И от ответственности за них всех.

Я махнул рукой за головой, там, мне казалось, были они, те, кто пошёл за мной в этом мире, те, кто были мне дороги в обоих мирах. И я их подвёл. Этим своим самоубийственным поведением там, дома, в будущем, и здесь, на воронежской земле я сильно подвёл всех. Мне было стыдно.

– С тобой легко, – усмехнулся батюшка, – считай, всё сам сделал.

– Многое становится виднее, если на время отвлечься. Это ваше попадание в «сказку», чем бы оно ни было на самом деле, помогло отвлечься и взглянуть на себя со стороны.

– И что ты увидел?

– То, за что мне теперь стыдно.

– Расскажи.

– Не мучай меня! – взмолился я, но под его взглядом увял.

Глубоко вздохнул и заговорил:

– Эгоиста. Эгоиста я увидел. Живу для себя. Себя, свои мысли и чувства поставил выше других. И это моё самоубийственное поведение – попытка сбежать.

– А что получилось, ты понял?

– Понял. Когда я тут умирал, то я оказывался в своём мире. Но вышло-то ещё хуже! Первый раз, когда я сюда попал, я был уверен, что родные мои живы. А потом я хоронил их своими руками. И ничего я не мог сделать.

– Так и было. Когда ты перенесён был сюда первый раз, их судьба не была такой трагичной. Но ты попытался изменить предначертанное. Сработали защитные демпферы, отдача их – страшна, бесчеловечна. И с каждой попыткой тебя, а с тобой и всех, кто зависит от тебя, коверкало всё сильнее.

– Я это заметил. Судьба?

Но мой собеседник не ответил. А, риторический вопрос, как же, помню.

– Одно не пойму – почему я? Почему именно я?

Мой собеседник поднялся, отряхнул одежду, пошёл, поманив меня за собой. И мы пошли куда-то. Звери шли сзади эскортом.

– Вот, ты не веришь в судьбу.

– Не верю.

– Почему?

– Судьба – для дураков. Большая часть людей совсем не хотят жить головой, многие вообще с ней не дружат. Дурачком же легче. Но если же пустить всё на самотёк – это же приведёт к хаосу. К тому самому полному финалу. Поэтому, я думаю, для таких и существует судьба.

– Продолжай.

– Я много наблюдал за неразумными. Людьми и животными. Особенно через зверей и насекомых хорошо видно это. Например, оса или муравьи. Они же живут по одному, раз и навсегда написанному крипту.

– Крипту?

– Ну, программа. Это из компьютеров.

– А-а.

Чё, а? Ты знаешь, что такое комп? «А-а»! Ладно, не будем задавать вопросы, ответы на которые мне не нужны. Может, и знает. Продолжим размышлизмы:

– Особенно хорошо видно, если программу нарушить. Если аккуратно удалить нижнюю часть муравейника, не затронув вершины, то муравьи не замечают потери, продолжая строить верхушку.

– Муравьи замечают. Ты про термитник говорил?

– А, ну да, попутал. Не суть. Главное – общественные насекомые, псевдоразумные, живут по прописанной программе с её глюками, багами и прочими ошибками. А если обстоятельства выпадают из программы, они подвисают и погибают. Так и большая часть людей. А судьба – программа для них. Жизнь большинства людей не отличается по сложности от жизни тех же ос, хотя эти полосатые мухи – неразумны.

– А разумные люди? Для них нет судьбы? – спросил батюшка. И зря я не учёл лукавых искорок в лазури его глаз.

– Если человек разумен до осознания ответственности и последствий своих поступков – он сам себе определяет судьбу. Ноу фатум!

– А ты не думал, что для одних – простая судьба, для других – посложнее. Кому-то тетрис всю жизнь, а кто-то «Цивилизацию» юзает?

Сказать, что я выпал в осадок – ничего не сказать. Я просто оху… в шок попал, в общем.