Онлайн книга «Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 1»
|
Смех получился ненастоящим, дружина не отозвалась. Когда избегают прямо называть кровь, говорят о калине. Все это знали. На мосту снега почти не было. Лапки брякали шипами по льду, одевшему тёсаный камень. Светел прихлопывал по певчему корытцу гуслей, отдав Небышу играть песню, тешиться наконец-то постигнутыми переборами. Сам всё слушал себя, ждал особого чувства… почти как в Торожихе, когда встретились гости, баявшие по-андархски. Вдруг мост внятное скажет? Узна́ет шаги, исстари знакомые, надумает отозваться?.. Не отозвался. Лишь убегала назад дужчатая кладка, выложенная с лукавым искусством. От какого места ни посмотреть – лепестки во все стороны, конца и начала не разберёшь. Надо будет на обратном пути подробнее приглядеться. Пока одно было ясно: Шабарша правду сказал. Такую мостовину мостить на краю толком не преклонённой страны, всякий день ожидая то западни, то наскока? Нет уж. Казистые дуги только у себя дома выводят. Без спеха. Внукам на любование… За мостом продолжался дорожный тор, убитый снегоступами вагашат. Ребята повеселели, снова стали галдеть: – Кайтаровичам снежки уступим или рукопашную? – Нам не уступать стать! Пусть Ишутка в доме главенствует! – Да ладно. На любки потолкаемся, и за пиво. – Молодые без нас дело решат. Кто на первое утро у ладушки за спиной пробудится, тот голова. – А вагашатам науку сполна зададим! Ишь злые, Ойдриговичей ждут, нового завоевания чают. Гарко оглянулся: – Светел! На чём веточка окажется? У ребят блестели глаза, в предвкушении весёлой потехи шутки сыпались сами: – Наш гусляр на ходу спит! – Ждёт, мамка обратно не позовёт ли! Светел улыбнулся, поправил меховую харю, до времени сдвинутую с лица. Вольно им смеяться. Счастливые, они дома сидели, пока Жог гвоздил больной рукой в стену, не благословляя побега… Чем ещё такой тычок допустить, лучше рот закрыть да покориться. И мама… только бы не глядеть, как расплачется… – Сюда тропка, – почти сразу сказал Светел. Ребята остановились. Румяные, синеглазые, каждый с плетёным щитом, с копьём вместо кайка. – Да где заломлено? Светел указал в сугробе прутик. Две половинки, связанные лоскутком коры. – А вон и след тянется!.. – выметнул руку Зарник. Небыш весело ударил песню: – А стать почитать, стать сказывать! – Глуши струночки, – велел Гарко. – Потиху станем идти. След перепархивал по макушкам плотных сугробов. Не лунками – птичьими невесомыми отметинами, почерком быстрых крыл. Светел зримо представил, как в густых сумерках здесь серым заюшкой скакал тощий мальчонка: вот бы «дяденьку» за недолгое добро отдарить и своим не попасться… От дороги след круто сворачивал к самому водопаду. Обнимал скалу, нырял под застывшее низвержение падуна. Сюда не намело снегу, лапки с хрустом сминали морозное кружево брызг, в зеленоватой сутеми блуждали шёпоты отголосий. Местами проход был совсем узким, ребята протискивались по одному, притихшие, настороженные. Будто мало им было моста – опять на свою сторону Рукавицы! Да не над рекой, а под ней! Только что покинутый берег уже мнился чужим, непривычным. Чего угодно можно дождаться. Не приближаясь к дороге, лёгкий Котёхин след взмывал на обдутый ветром откос, бежал вдоль берега ещё дальше вверх, против течения, давно остановленного, но всё равно – против… Вот свернул в устье былого ручья, берега́ в сыпучих перинах уброда стали расти, сдвигаться по сторонам. «Тихо-то как… – И Светел вдруг усомнился: – Понадобилось же нам вкрадываться! Нет бы зряче на засаду пойти и тем усрамить…» Его словно толкнуло, он вскинул глаза. Увидел белый ком, летящий к нему из чёрного ельника. Ком вертелся в воздухе и, наверно, свистел, но Светел слышал низкое, злое гудение, уже видя, где должен был завершиться почти прямой лёт белого кулака. Опытный пращник метил в гусли. Тело не стало ждать мысли. Светел обнял дедушкину снасть, развернулся… В щит за плечами шарахнуло дубиной, едва устоял. – Засада!.. Крик чуть припоздал. Слева, справа, сзади летели ещё комья. – Кли… – начал Гарко. Светел увидел, как дёрнулась его голова. Ядрецо щёлкнуло по виску, высекло кровавые брызги. Воевода жутковато запрокинулся, рухнул навзничь, разбросал руки. Потонул в пухлом снегу. Светел бросился над ним на колени. По щиту, по ногам кистенями молотил градобой. – За Ойдриговичей! – орали из чащи. – Бей дикомытов! Дружина, след в след тянувшаяся серединой ручья, начала бестолково сбиваться. Древко с зачехлённым знаменем кренилось туда и сюда. Мелькнуло лицо Зарника: прикушенная губа… Пальцы Светела будто своей волей оказались на струнах, повторили оборванное: «Клином стройся!» С третьего раза ребята услышали знакомый призыв. Не зря собирались на озере между Затресьем и Твёржей, недаром терпели взрослые смешки и попрёки. «Щиты панцирем!» Этот приказ двое гуслей вызвонили уже согласно, бодро и зло. Крепкие плетёнки брякнули венцом о венец. Выпрямилось знамя. Растерянная ватажка сплачивалась в дружину. Визжащие ядра по-прежнему сотрясали щиты. – Это за Бакуню вам! – неслось с берегов. – За Дегтяря! «Какой такой Бакуня?..» Ясно было одно: отверстаться за неведомого пострадальца намерились без шуток. Пращники заготовили не крохлые снежки ребячьих забав – гвоздили ледяными шарами, промороженными до жестокости камня. «А вот прорвёмся! А вот не удадим – победим!» Светел натянул бездвижного Гарку на опрокинутый щит. Пол-лица в кровавом снегу, на губах пузыри. – Зарник, что молчишь? Зарник!.. Подвоевода вертел головой по сторонам. – Выходить надо! – сказал Светел. – Стоять будем, вовсе забьют! Зарник очнулся, как от затрещины. – Тыл показать?.. Гнездарям?.. – Глянул в глаза Светелу, решился: – Веди, коли замысел есть. От нового удара Светелу за куколь просыпалась морозная пыль, ожгла шею. «Все вдруг!» – грянули гусли. Клин развернулся слаженно, в два лыжных шага. Затыльные стали первыми, стиснулись в остриё. Гарку подхватили со щитом, прикрыли собой. «Бе́жью вперёд!» – Избабились дикомыты! – полетело сверху. – Заробели! Светел различил голос Котёхи. – Попомните Дегтяря!.. «Да какой ещё, в порошицу, Дегтярь?..» Светел вдруг представил, как перед поездом на дорогу выходит из лесу засадная шаечка не чета мальчишьему войску. Бородатые мужики с копьями, с луками, с топорами… А в поезде – мама. Ишутка беззащитная. Дед Игорка увечный. |