Книга Четыре года спустя, страница 57 – Моника Мерфи

Мы наблюдали эту картину снова и снова, пока Фэйбл не сбежала тем летом, когда ей исполнилось пятнадцать.

Мы никогда не говорим об этом, как и о многом другом. Такие воспоминания лучше забыть.

– И если ты думаешь, что сможешь найти любовь, то глубоко заблуждаешься.

И только я собрался ей возразить, как она снова рассмеялась.

– Я видела, как ты пришел домой с этой глупой девчонкой, которая висла на тебе и смотрела как на своего героя. Но ты не герой. Твоя глупышка знает, что ты покуриваешь с мамой травку, что ты всего лишь никчемный наркоман? Всегда даешь мне наркоту и деньги, когда я в них нуждаюсь. Скрываешь меня от всех своих друзей и сестры, потому что стыдишься меня. Тебе должно быть стыдно за себя. Меня от тебя тошнит.

– Понятия не имею, о чем ты. – Слова сами срываются с языка. А голос звучит как чужой. – У меня нет девушки, – говорю я, потому что не хочу, чтобы мать о ней узнала. Она обязательно использует это против меня и, возможно… господи… может поговорить с Челси.

Нельзя этого допустить.

– Не ври. Я видела ее.

– Да это так, ничего особенного. Просто друг. – Мне больно даже произносить это. Она больше чем друг.

Челси для меня… весь мир.

– Оуэн!

Я поворачиваюсь и вижу Челси, стоящую в дверном проеме. На ней джинсы и черный свитер, воплощающий все мои мечты, влажные волосы убраны в пучок, лицо умыто, и кожа буквально светится. Но очевидно, что она просто в шоке. Смотрит на меня и на маму в полнейшем недоумении.

Меня окутывает липкий страх. Она, должно быть, слышала все, что сказала мать и что сказал я. Теперь она знает. Все знает.

И она возненавидит меня за то, что я сделал.

– Челси. – Он зовет меня по имени, но я едва слышу. Слова, которые сказала эта женщина, его мать, еще звенят в ушах. Суровые и страшные. Их звучание в голове становится все громче и громче, заслоняя все прочие звуки. Сейчас я могу думать только них.

Твоя глупышка знает, что ты покуриваешь с мамой травку? Что ты всего лишь никчемный наркоман?

И уничтожающий, ужасный ответ Оуэна.

У меня нет девушки. Да это так, ничего особенного. Просто друг.

– Ой, кто это у нас тут?! Да это же твой просто друг. Какая же ты дурнушка! – Его мама насмехается надо мной, скривив тонкие губы. Ее лицо измученное и усталое, но при этом ужасно злое. Испугавшись, я отступаю назад, удивленная тем, что весь свой гнев она направляет на меня. – Ты действительно считаешь, что мой красивый мальчик захочет быть с тобой? Посмотри на себя. Ты ничтожество.

– Закрой рот, – раздраженно говорит Оуэн. Он тоже зол. Сжатые кулаки, напряженная челюсть. Он выглядит так, словно готов порвать любого голыми руками. – Не разговаривай с ней. Она тут ни при чем.

– Сам заткнись, – отвечает она; лицо становится уродливой гримасой, щеки краснеют, и она снова поворачивается ко мне. – Еще как при чем. Она пытается встать между нами. Ты мой мальчик, Оуэн. Ты нужен мне. Ты не можешь оставить меня. Мальчик всегда нуждается в маме и любит ее.

Боже, что она говорит? Она ненавидит меня. Такого со мной еще не было. Я всегда всем нравлюсь. Я очень стараюсь нравиться людям: преподавателям, начальству, друзьям.

Эта женщина даже не знает меня, но уже ненавидит.

– Мне… мне нужно идти. – Я отступаю, практически врезаясь в Уэйда, который стоит прямо позади меня, затем поворачиваюсь и мчусь по коридору в спальню Оуэна. Влетаю внутрь, хватаю свою косметичку, набрасываю на плечо сумочку, и вот я готова к побегу.

Не могу здесь оставаться. Оуэн сказал матери, что у него нет подруги. Меня не существует. Я ничто. Так кем же я была? Его вещью? Какая-то глупышка, которую он просто… трахал, а сейчас готов бросить и отправиться на новые поиски?

Сама мысль мучительна, не могу больше об этом думать. Почти вслепую иду по дому, замечая, что входная дверь так же широко открыта, и у меня только один выход: уйти, как пришла. Уэйда нет в гостиной. Вообще нигде нет. Оуэна с мамой тоже не видно.

Боже. Если бы Фэйбл знала, что Оуэн общается с матерью, она, вероятно, сошла бы с ума.

Я выхожу на крыльцо и вижу Фэйбл, которая смотрит на свою мать так, словно хочет придушить на месте, а Оуэн пытается удержать сестру за плечи.

– Убирайся! – почти рычит Фэйбл, и от звука ее голоса меня пробивает дрожь.

– За что она ненавидит меня, Оуэн? – мать всхлипывает перед тем, как уткнуться Оуэну в грудь и разрыдаться. Он привычным жестом обнимает ее за плечи, но видно, что ему неудобно.

– Я тебя умоляю! Что за жалкий спектакль?! – бормочет Фэйбл. – Хватит ломать комедию, отойди от него. Прекрати портить ему жизнь.

Они словно не замечают меня, и я бегу, проскользнув мимо них, по невысоким ступеням, прямо по тротуару, не оборачиваясь. Ноги чеканят быстрые шаги, дыхание сбилось, в груди нарастает паника. Не могу забыть, как Оуэн отрицал, что у него есть девушка, и те ужасные слова, которые его мать сказала обо мне. Она ведь даже не знает меня. Как она может так сильно меня ненавидеть? Что я ей сделала? И почему Оуэн меня не защитил?

– Челси!

Я слышу, что он зовет меня, и бегу еще быстрее.

Слезы текут по лицу, но мне все равно. Хотя из-за них я едва вижу дорогу и потому не замечаю трещину на тротуаре, спотыкаюсь и лечу вперед, вытягивая руки, почти готовая удариться об асфальт.

Но Оуэн подхватывает меня, и я оказываюсь в его руках, крепко прижатой головой к его груди. Чувствую знакомый запах: яблоки, хвоя, осень, сам Оуэн.

– Господи, какая ты быстрая, Челс. Слава богу, я тебя поймал.

– Не называй меня так. – Я вырываюсь из объятий и отступаю, снова спотыкаясь на том же месте, но держусь на ногах. Он разговаривает со мной так, словно ничего не произошло. Как он может? Ведь все уже случилось. Это… это конец. – Оставь меня.

Он хмурится, пытаясь подойти, но я отталкиваю его.

– Дай мне объяснить. Моя мама… она не в себе. У нее большие проблемы.

– Ясно, – цежу сквозь зубы. Я начинаю замерзать. На улице холодно, а мои волосы еще толком не высохли. – Это правда?

Оуэн хмурится.

– Что именно?

– Что ты куришь травку с мамой? Что ты даешь ей наркотики и деньги?