Онлайн книга «Была бы дочь Анастасия. Моление»
|
– Вовремя… – Вот именно. Опохмелился вовремя, дальше живи, – говорит Гриша. На спинку стула отвалился. И говорит: – Психушка не психушка, а света белого невзвидишь, перед глазами замаячат с рожками да закривляются, сердечко зашалит, башка, как дизельный глушитель, затрясётся, нет ничего другого, и попробуешь. Хоть и мышьяк, хоть стеклоочиститель… За милу душу… Ещё и чумазенький, самый из всех спокойный и рассудительный, подсядет смирно на плечо и насоветует по-дружески – как не послушаться… Одеколоном похмелялся… – И как? – Нормально. Ходишь потом… как змей-горыныч, пышешь… и в туалет пойдёшь – как в парикмахтерской… Не приходилось? – Нет. – Ну, это дело исправимое. Прижмёт когда-нибудь, и не откажешься… Мы с ним, с Винокуром, вчера маленько… это… да спирт такой дурной попался… С утра чумной ещё, с похмелья-то, чё-то втемяшилось – и понесло… Так нас обычно… Ну не на свежую же голову попёрся он… – Да уж… на свежую бы не попёрся. – И я об этом… Тут, у геодезической вышки, сюда уже, к Пята-горе, на вырубках – а там такого натворили… – Я видел… был. – Поубивал бы… Такой лесок стоял, такие листвяги… И дичь держалась. Ещё пилили бы по-человечески, по-путнему… Больше сомнут, сломают – не напилят. – Да-а, – говорю. – Не говори. – Хоть говори, хоть нет, – говорит Гриша. И говорит: – Глаза бы, ходишь, не смотрели… А эта, жёлтая-то, на тайменя? – Да нет… На окуня, на щуку. – А на тайменя? На ленка? – На этих – медная. А лучше уж на мышь. Ну, и на эту тоже можно. – На мышь – проверено – конечно… А на живую ты не пробовал? – Нет, на живую не рыбачил. – А Саня Ларин вроде ловит… Чё-то рассказывал мне, помню. – Их же, живых, – говорю, – добыть ещё надо. – Ну, – говорит Гриша. – Кота с собой на речку стоит брать. – Коты ленивые, лучше уж кошку. – Можно заранее – в ловушки… и, как червей потом, в посудинку… – Живой долго не нарыбачишь, – говорю, – быстро сдохнет. – Так не одну добудь, а несколько… Ну, ладно, я-то не рыбак… Так только, изредка, и в сети, – говорит Гриша. И говорит: – С дороги свернул, в целик направил жеребца, на арматурину тот напоролся… Насадился до хребтины… как на пику… на ней по крови-то – докуда – видно. Скакнул, уж как ли там, не знаю – от Винокура не добьёшься: ни бе, ни ме пока… расстроился. – Ох ты, – говорю. – Ну, – говорит Гриша. – Слетел с неё, с арматурины, а дальше – всё… в снег завалился и задёргался, и чуть наездника не задавил… Как-то успел ещё – отпрыгнул… Повредил внутри там чё-то – орган какой… Буду разделывать – посмотрим. – Надо же так. – Не говори… Снегу – метра полтора в тайге, не меньше – как ещё раньше жеребца не ухайдакал… не запалил. – Да-а, – говорю. – Да-а, – говорит Гриша. – Осенью вальщики воткнули для чего-то – вмёрзла в землю, пробовал пошатать её, как приварили – концом заточенным торчит. Там, где у них табор находился, балок стоял, – когда съезжали, паразиты, пусть бы не выдернули, хоть пригнули… Прибежал ко мне, плачет, пойдём, говорит, добьёшь, а у него рука, нож при себе, не поднялась, мол… Ну, это может быть – конечно: из жеребёнка его вырастил… Сходил, голову отрезал… Глаза уже не открывал, но живой ещё был. Надо ободрать и мясо вынести. Мне одному там не управиться, а с Винокура толку никакого, – сказал так Гриша и спрашивает: – Есть рюкзачишко, вещмешок ли крепкий? – Есть, – говорю. – Но не достанешь. На чердаке. Туда сейчас – лаз перекрыт – не проберёшься. – Ладно, найду… Валялся где-то, – говорит Гриша. – Он, правда, рыбой пахнет сильно, хоть и замачивал – так въелось… – Да, рыбий запах с ходу-то не вытравишь. – Теплее только одевайся – возиться там пока – замёрзнешь… В снегу по пояс будем пурхаться… Идти, конечно, тяжело. Оделся я, обулся теплее – в то, что нашёл. В печь заглянул, вьюшку задвинул. Пошли мы. По пути забежал Гриша к себе домой. Вернулся – нескоро, правда: в завалах там не с маху что отыщешь – с двумя старенькими латанными кожей и брезентом рюкзаками. Один себе лямками на плечо повесил, другой, на самом деле с рыбным ароматом, мне вручил. Увидел, наверное, что я принюхиваюсь, и говорит: – Какой уж есть… другого нет. – Да мне-то… ладно, – отвечаю. – Мясо бы не пропахло, – говорю. – Пусть пропахнет… Всё равно татарам продаст. Скажет, что не овсом и сеном, а рыбой жеребец питался, – шутит Гриша. Водки-то выпил, так поправился. И говорит: – Спасибо Диме… всё же… это… а то, не знаю, прямо… как-то… но. Ну и тебе, конечно… тоже. Ожил, вижу, человек. Нормально. Рад за него. Собак, просяще поскуливающих, с цепей спускать не стал Гриша, в ограде их оставил: сейчас они там ни к чему, мол, мешать в лесу только будут да под ногами путаться. По мне-то, и хорошо – я не соскучился по ним. Направились мы по Маковской дороге – когда-то волоку. Сначала тут в гору, потом – вдоль ограды кладбищенской. Внутри ограды берёзы, сосны, ели, пихты, кедры – как шестикрылые – солнцем облитые, и вовсе – каждой иголкой выделились, каждой почкой. И у Гриши здесь родственники покоятся – в глине, все могилы зима выровняла: без холмиков – крестами только чуть разнятся: где новее, где старее, а кое-где совсем уж древние выглядывают из-под снега: давно в Ялани люди поселились. А тут как будто никого: безмолвно за оградой. И мы, язык прилъпе гортани, молча миновали – чтобы не отвлекать. Иисусе, Сыне Божий, помяни всех, тут смирившихся, егда приидеши во Царствии Твоем. Дошли до Попова лога. Свернули с Маковской дороги, следуем по другой – лес по ней с делян вывозят. Как отутюженная, хоть на коньках по ней катись. Только кое-где маслом машинным испачканная – пятнами, – споткнуться на них можно – ну не коньком, хотя бы взглядом. Глухарь, захлопав громко крыльями, с сосны слетел – за стволом прятался – когда, качнув ветвь, с места сорвался, тогда лишь обнаружился. Близко нас подпустил. Знает, что без ружья. – Суп полетел, – говорит Гриша. – С галушками, – говорю. – Можно и потушить, с молоденькой картошкой – тоже неплохо… – Есть захотел? – В русской печи… Как-то ещё, смотри-ка, выжил. То, ходишь-ходишь, и ни птички. День пролазишь – ни зверушки… Опохмелился-то, теперь поел бы. Тайга тихая – как сосредоточилась: по месяцу весна уже, а по погоде всё ещё зима – на ожидании. Безоблачно. Вокруг солнца гало. – Занепогодит, – говорит Гриша. |