Книга Реквием по солнцу, страница 63 – Элизабет Хэйдон

— Попроси интенданта побыстрее подготовить карету, — распорядился он.

Поездка по тряским дорогам на окраинах Ярим-Паара получилась мучительной. Каждая рытвина отзывалась в теле Рапсодии новой волной боли, за которой следовал приступ тошноты. Когда они подъехали к подножию гор, начинавшихся сразу за городскими стенами, Рапсодия уже не могла сидеть и улеглась под тяжелым одеялом, мучительно вздрагивая на ухабах.

Эши начал терять самообладание, хотя старался скрывать свое состояние от жены. Он снова и снова повторял слова прорицательницы, стараясь найти в них утешение:

«Рапсодия не умрет, когда на свет появятся твои дети. Беременность не будет легкой, но она не убьет Рапсодию и не причинит ей вреда. Точно».

«Если ты солгала, тетя, я приду за тобой», — мстительно подумал он, хотя и понимал, что прорицательницы не могут лгать. Но сейчас логика не помогала. В конце концов, его собственная бабушка, сестра Мэнвин, более ста лет назад обманула его, сказав, что не видит Рапсодии среди живых.

Добравшись до перевала, с которого открывался великолепный вид на Ярим-Паар, Эши выглянул в окно, а потом окликнул возницу:

— Останови здесь, пожалуйста.

Приказ короля был отправлен в начало и конец каравана, а сам Эши опустился на колени рядом с Рапсодией и нежно провел ладонью по ее волосам и лицу. Она дрожала, в глазах застыло отрешенное выражение. Он приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Ариа? Ты меня слышишь?

Она едва заметно кивнула.

— Я хочу остановиться и вынести тебя наружу, чтобы ты подышала свежим воздухом.

Рапсодия лишь едва слышно застонала.

Он осторожно взял ее на руки, ударом ноги открыл дверцу кареты и вынес ее из темноты под ослепительное летнее солнце.

Ветер подхватил полы его туманного плаща, разметав в жарком воздухе капли воды, сдул волосы с лица Рапсодии. Ее глаза оставались закрытыми, но она слегка сжала руку Эши.

Он отнес Рапсодию к краю скалы и остановился.

— Ариа, посмотри, если сможешь.

Сначала Рапсодия никак не отреагировала на его слова, но после очередного порыва ветра, освежившего ее лицо, открыла сначала один глаз, а потом второй и наконец посмотрела на Ярим-Паар, распростершийся под ними в красно-кирпичной долине.

В центре далекого города, над крошечным обелиском, еще вчера мертвым, искрился голубовато-белый туман. В ярком свете летнего солнца переливались капельки воды, многоцветное чудо — радуга — поднималась к золотой туче.

Вода Энтаденина, выплеснувшаяся через бортики бассейна, текла по улицам города, превращая сухую красную глину в коричневую слякоть. Радостный смех, праздничная музыка и веселые крики доносились даже сюда, эхом отскакивая от скалистых гор и тревожа обычно молчаливую равнину.

Рапсодия приподняла голову и, опершись на сильную руку мужа, соскользнула на землю. Она глубоко вдохнула жаркий воздух, улыбнулась, но так ничего и не сказала, продолжая смотреть на радугу, сияющую над пустыней.

Место, где небесные цвета касаются земли.

Эши обнял ее за плечи.

— Видишь, Ариа? Видишь, что подарила Яриму твоя вера?

Рапсодия прижалась к нему и, продолжая улыбаться, наблюдала за счастливыми людьми, которые собрались вокруг дарующего жизнь Фонтана в Скалах.

— Наша вера и знания фирболгов. И то, что Акмед не обращал внимания на дурное воспитание жителей Ярима.

— Быть может, таковы составные части чуда — вера и знания, а также умение идти к цели, не обращая внимания на легкие трудности.

Его рука осторожно коснулась ее живота. Через мгновение Рапсодия накрыла его руку ладонью.

— Уверена, что ты прав.

Эши отвел ее обратно к карете. Рапсодия опиралась на его руку, но шла сама. Когда они устроились внутри, он бросил прощальный взгляд на древнее чудо, оставшееся в долине, и крикнул вознице:

— А теперь в Наварн, и не слишком торопись.

Кузница, Илорк

— ОСТОРОЖНО, ШЕЙН, стекло разобьется до отжига, оно недостаточно охладилось.

— Будь ты проклят, Песочник, — прорычал Шейн, сжимая огромные клещи дрожащими от напряжения руками.

Он переместил цилиндр только что расплавившейся фритты, первичной фазы при изготовлении стекла, к краю горна, а потом положил на наковальню, где его предстояло расплющить и превратить в лист.

Акмед постарался сдержать нетерпение.

— Цвет неправильный, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Красный получился слишком бледным, ближе к розовому.

— Нужно прогреть его в течение нескольких часов, — высказал предположение Омет, встав между королем и мастером, замершим возле печи для отжига, которая находилась рядом с горном. Люди и болги тяжело дышали от усталости, пот заливал им глаза. — Цвет меняется в процессе отвердения. Потом стекло потемнеет.

Акмед отвернулся и лягнул почти пустой горшок с порошком кобальта, стоявший возле горна. Последовала вспышка голубого цвета, минерал загорелся, но тут же погас.

Щейн повернулся на звук и уронил клещи на стеклянный цилиндр. Раздался громкий треск и дружный вздох.

— Хватит! — заорал Шейн и швырнул тяжелые клещи в каменную стену, от которой они отскочили и упали на деревянный помост, разметав в разные стороны сосуды, инструменты и кусочки смальты. Его поведение менялось на глазах у всех, точно стекло в печи для отжига. — Я больше этого не вынесу, даже за все золото из сокровищницы Гвиллиама! Проект проклят, проклят!

— Успокойтесь, мастер Шейн, — вмешался Омет, с тревогой переводя взгляд с мастера на короля фирболгов, в чьих глазах загорелся нехороший огонек.

Послышалось негромкое покашливание. Акмед обернулся и увидел, что ему подает знаки стоявший возле горна стражник-фирболг.

— Возвращайся к работе, Шейн, иначе я передам твоей матери, что ты опять устроил скандал, — угрюмо бросил Акмед и подошел к солдату. — Что случилось?

— Посланец из Сорболда.

— Посланец из Сорболда? Он прибыл с почтовым караваном?

Солдат покачал головой, и Акмед отер пот со лба.

— Ладно, сейчас я подойду.

В Большом зале Акмеда поджидал мужчина, одетый в цвета императрицы и доспехи горцев. Его взгляд был устремлен на куполообразный потолок. Как только появился король, посланец небрежно поклонился:

— Ваше величество.

— Что тебе нужно?

Мужчина смотрел на него со смесью страха и презрения. Жители Сорболда никогда не славились учтивостью, грубость являлась отличительной чертой национального характера, однако солдаты полка, к которому принадлежал гонец, специально обучались этикету, чтобы их поведение не провоцировало скандалов во время выполнения дипломатических миссий. Он вытянулся в струнку и откашлялся.