Книга Тайны Французской революции, страница 65 – Эжен Шаветт

Когда он появился в комнате с двумя бутылками в руках, Ивон с новоявленным кузеном Порником все еще беседовали по-бретонски в своем углу, а хорошенькая вдовушка заснула сном праведницы, склонив головку на стол.

Воспламененные щеки Лебика и его блестящие глаза доказывали, что он недаром провел время в погребе. Не будучи совсем пьян, верзила был слегка навеселе.

При звоне бутылок, которые Лебик ставил на стол, Лоретта, казалось, внезапно пробудилась.

– Вот как! – сказала она. – Я вздремнула.

– Все потому, что их собачий жаргон вас утомил, – сказал Лебик.

– А долго я спала?

– О! Не более пяти минут, я успел только сойти вниз да вернуться обратно, – храбро солгал верзила, откупоривая одну бутылку.

В эту минуту Бералек говорил Монтескью:

– Кончайте же ваш рассказ, любезный аббат, наша дама слушает вас, притворно углубившись в шитье.

– О, – отвечал аббат на бретонском наречии, – вы угадываете конец. Графиня сохраняла еще надежду, несмотря на горячечный бред ослепленного страхом воображения. Посланный в Лювесьенн должен был вернуться и ждать ее у эшафота. Когда телега остановилась перед гильотиной, она посмотрела вокруг блуждающим взором – мысль об обмане была далеко… она подумала о промедлении… человек сейчас приедет… одна минута! Одна секунда – и она спасена! Она упиралась в телеге, судорожно цеплялась за лестницу, барахталась на подмостках все с тем криком: «Еще секунду, палач, бога ради, еще секунду!» Вот объяснение ее последних слов, в которых все видели одну трусость, а они выражали последнюю надежду. Она умерла с верой в обокравших ее.

– Обокрали, но не воспользовались, – прибавил Ивон.

– Так что это сокровище зарыто теперь, и никто не вздумал извлечь из него пользу, потому что только мы трое знаем о нем.

– Вы ошибаетесь, аббат, другой знает о его существовании, – возразил Ивон, качая головой.

Аббат засмеялся.

– Невозможно! Из четырех действующих лиц этой сцены в зале Покойников, я один жив и не знаю, кто…

Но аббат не докончил своей речи. Память его воскресила еще один факт, и он громко оскликнул:

– Разве Баррасен не умер?

Едва это имя сорвалось с его языка, как послышался треск. Лебик, приблизившись в эту минуту к аббату, чтоб налить ему вина, выронил из рук бутылку, которая разлетелась в дребезги.

Аббат забыл, что за час перед тем сам проповедовал: собственное имя на любом языке звучит всегда одинаково. Среди его бретонского говора проскользнуло имя Баррасена.

Как понять это движение Лебика: была ли это случайная неловкость или произнесенное имя вышибло у него из рук бутылку?

Вино брызнуло и обдало штиблеты и светлые штаны лже-бретонца. Аббат в первом порыве своего неудовольствия невольно изменил себе.

– Проклятый левша! – проворчал он на чистом французском языке.

Лебик, в минуту отрезвившийся, горящим взглядом пожирая аббата, молча выпрямился во весь свой гигантский рост, и в его зверском лице отразилось желание броситься на Монтескью.

Но эта сцена продолжалась не более секунды: Лебик принял свойственное ему бессмысленное выражение и опять громко загоготал.

– О, да, левша! – сказал он. – Жаль, это было славное вино!

Бералек понял, что ему следовало поскорее вмешаться, и сказал, смеясь:

– О, любезный мой, что ты там наделал!.. Если вино было действительно хорошо, то оно имело еще одно неоцененное достоинство: явилось как раз вовремя, когда у братца Порника пересох язык.

– Бутылка выскользнула у меня из рук.

– Ну же, не браните моего бедного Лебика, – сказала, смеясь, Лоретта. – Он живо исправит свою оплошность, вытерев пол и совершив второе путешествие в погреб, пока вы будете распивать другую бутылку, избегнувшую печальной участи.

Склонив голову, аббат молча оценивал бедственное состояние своей одежды. С замаранных штанов взгляд его машинально перенесся на лужу вина, отделявшую его от Лебика, и с нее – на ноги гиганта.

При виде их он невольно подпрыгнул от изумления.

– Ого! – сказал он, вдруг выпрямляясь.

– Что? – грубо спросил Лебик при этом восклицании.

Не отвечая ему, аббат быстро сказал Лоретте по-бретонски, словно обращаясь к Ивону:

– Любезная госпожа, удалите на минуту этого человека.

Как будто слова действительно адресовались ему, Ивон, желая дать вдове время найти предлог, спросил гиганта:

– Знаешь ли, о чем ворчит кузен?

– Нет, – ответил недоверчиво Лебик.

– Он твердит, что лучше бы это винцо отправилось в его желудок, чем разлилось по полу.

Лоретта подошла к своему слуге.

– В таком случае, – кротко сказала она, – сжалься над отчаянием пьяницы и сбегай поскорей за другой бутылкой. Захвати также из лаборатории губку, чтоб вытереть это пролитое вино.

Лебик вперил недоверчивый взгляд в лицо своей госпожи, но не заметил ничего такого, что дало бы ему повод думать, будто она его подозревает.

– Хорошо, – отвечал он, – иду.

Он удалился.

– Я сделал два промаха, – сказал аббат, как только Лебик удалился. – Первый – обругав на чистом французском языке неловкость этого человека, принимавшего меня за сущего дикаря. Другой – произнеся имя Барассена, так его поразившее, что он выпустил из рук бутылку.

– Вы полагаете, что это имя его взволновало? – спросил Бералек.

– Не то слово! Припоминая его громадные ноги, которые я только что заметил, я уверен, что Лебик и Барассен – одно лицо.

– Об этих-то знаменитых ногах вы упоминали в рассказе о Дюбарри?

– Именно, и если мое предположение справедливо, то вы ненапрасно утверждали, что есть еще один человек, знающий о сокровище.

– Объясните поскорее, – посоветовал Ивон.

Говоря с аббатом, кавалер налил вино из непочатой бутылки в стаканы, потом выплеснул содержимое стакана и бутылки в золу камина.

– Так! – сказал он. – Лебик слишком долго копался в погребе и, вероятно, подмешал своего снадобья в вино. Из осторожности надо воздержаться. Увидав мокрые стаканы и опорожненную бутылку, он подумает, что мы выпили.

– Ну, теперь ему некогда было приготовить нам своего напитка: я слышу его торопливые шаги, – заметил аббат.

– А история Барассена? – спросила заинтересованная Лоретта.

– Ба! – сказал Монтескью. – Я расскажу ее под самым носом плута на нашем языке, называя Барассена именем Жака.

– Хорошо, – сказал Бералек.

Вошел запыхавшийся Лебик.

– Гм! – сказал он. – Я не опоздал?