Книга Бесценный приз, страница 28 – Нина Милн

— Кажется, это было в другой жизни. — Она почувствовала себя виноватой и густо покраснела. Последние дни она почти не думала ни о Зебе, ни о своей матери, ни о ребенке. — Кстати, когда возвращается Зеб?

Адам отвернулся от нее и достал из рюкзака бутылку с водой.

— Гэн звонил. Его друзья встретились с Зебом. Завтра он должен быть здесь.

— Завтра? — разочарованно переспросила она, и ей тут же стало стыдно. Она летела сюда для того, чтобы увидеть Зеба, — неужели она огорчена из-за того, что его приезд означает конец их отпуска? Хуже того, при чем здесь вообще Адам? Она запретила себе думать об Адаме и делано улыбнулась: — Вот и замечательно! Просто чудесно.

— Конечно, — согласился он так беззаботно, что Оливия не знала, что и подумать. — Но, может быть, о Зебе поговорим потом? Спускаться в пещеру довольно трудно, так что будет лучше, если мы сейчас сосредоточимся на ней.

Она кивнула.

— Там очень темно, так что возьми… — Адам протянул ей налобный фонарь.

Закрепив его, Оливия стала смотреть, как он втискивается в узкую щель между двумя обломками скалы.

Вся подобравшись, она последовала за ним, радуясь фонарику: их окутала кромешная тьма. Фонарь осветил бамбуковую лестницу, ведущую вниз, в черные глубины.

— Там совсем нет света? — спросила она.

— Никакого. Но скоро ты привыкнешь. После того как спустимся, постарайся не отходить от меня.

— Не проблема.

Железное оправдание для того, чтобы сделать то, о чем она уже много дней мечтала, и сегодня она не будет бороться с собой. Потому что завтра приедет Зеб, и всей их идиллии конец; сегодня у нее последняя возможность оказаться рядом с Адамом. Завтра она уже не сможет действовать, повинуясь безумному, идиотскому влечению. Жизнь вернется в нормальное русло.

А ведь именно этого она хотела. Так? Она завершит то, ради чего сюда прилетела, позаботится о том, чтобы у ребенка был отец… Ведь это же хорошо?

— Лив! Ты как?

— Нормально. — Разумеется, нормально. — Мне просто нужно было привыкнуть.

Спустившись по лестнице, она огляделась по сторонам, преисполнившись благоговейного ужаса. Свет налобного фонарика высветил сырые стены пещеры, узкие проходы, заваленные камнями.

— Иди за мной, — велел Адам. — Сразу скажи, если станет страшно или не по себе. Местами тут трудновато, но я все время буду рядом.

Оливия прикусила губу и кивнула. Надо прекратить вкладывать в его слова двойной смысл… Пора взять себя в руки; Адам ведет ее по лабиринту пещер, а вовсе не в духовное или чувственное путешествие.

Нужно сосредоточиться, иначе она упадет в пропасть — как в прямом, так и в переносном смысле. Кроме того, ни за что нельзя упускать такое зрелище; в такие пещеры попадаешь раз в жизни… Почему же она превратно все истолковывает и все сводит к желанию переспать с Адамом?

Следом за Адамом она пробиралась по узким проходам, перелезала через скользкие обломки скал и вглядывалась во мрак, куда не проникал солнечный свет. И все время теплое, большое тело Адама и успокаивало, и мучило ее. Весь путь был исполнен второго, тайного смысла. От духоты в пещере у нее закружилась голова. Оливия не сомневалась, что здешняя атмосфера действует не только на нее, Адам почти все время молчал, хотя не отходил от нее ни на шаг и помогал в самые трудные минуты.

— А-ах! — воскликнула Оливия, когда они вышли из узкого коридора в огромный подземный зал. Величественное зрелище; куполообразный потолок, похоже, был изваян каким-нибудь местным богом. Она с благоговением провела пальцами по холодному, сырому камню. — Ты только посмотри! — Она показала на почти невероятные сталагмиты. — Ничего подобного в жизни не видела. Они похожи… на часовых… на горгулий, которые охраняют вход. Наверное, они очень старые.

Адам кивнул:

— Раньше я, бывало, часами смотрел на них. Если будешь смотреть на них долго, они сожгут тебе мозги.

Оливия развернулась к нему:

— А я думала, ты водил сюда группы туристов.

— Да, водил. Но в первый раз попал сюда сам… — Он пожал плечами. — Без разрешения. Здесь… замечательно… — Он снова пожал плечами, переминаясь с пятки на носок. — Замечательно думается.

— Да, понимаю. — Оливия живо представила себе Адама-подростка, нескладного, с длинными темными волосами, который приходит сюда поразмышлять. Может быть, он мечтал подольше побыть с людьми, которые заменили ему родителей. С Гэном, Сару и его родителями. Она поняла это из обрывков фраз, которые обронил Сару в последние дни, — а еще узнала, что Зеб не слишком утруждал себя воспитанием сына. Он почти всегда был в отлучках, а Адама предоставлял самому себе до тех пор, пока в очередной раз не приходилось переезжать.

Оливия вдруг поняла, что пристально смотрит на него.

— О чем задумался?

— Тебе лучше не знать. — Он страдальчески улыбнулся и отвернулся. — Уж ты мне поверь.

Его слова эхом отдавались от стен пещеры, вошли в ее сознание. «Уж ты мне поверь…»

Расправив плечи, она вдохнула влажный воздух.

— А все-таки?

Он круто развернулся к ней и долго смотрел ей в лицо. Его карие глаза потемнели и посерьезнели; на лице она заметила полосы сажи и глины.

— Я думаю о том, как сильно я тебя хочу.

— Правда? — Она подняла брови.

— Правда, Лив. Хотя… ты, наверное, и сама догадалась.

Его бархатный голос ласкал, обволакивал.

— Я думала… — начала Оливия, но осеклась.

— Что ты думала?

— Что мы уже это проходили. Особенно после той ночи.

Адам нахмурился:

— А что было той ночью?

— Я заснула в одежде и, наверное, всю ночь храпела, а на следующее утро была похожа на растерзанную мышь, а с тех пор… мы ведь живем в одном доме.

— А если жить в одном доме, всякое желание пропадает? — Он с деланым ужасом покачал головой. — Наверное, все дело в том, что ты видела меня с веником и совком в руках! Теперь я уже не мачо!

Она невольно заулыбалась:

— Не говори глупостей. Дело не в тебе, а во мне. Последние несколько дней я расхаживала по дому в мятой пижаме, непричесанная… А сейчас понятия не имею, как я выгляжу!

Адам склонил голову, освещая ее фонариком.

— У тебя все лицо в полосах глины, словно в боевой раскраске. Даже веснушек не видно под слоем грязи.

— Отлично! Вот и я о том же. Вряд ли тебе нравится, что я так выгляжу.

— Ты, значит, ничего не поняла? — Он обвел рукой окружавшее их пространство. — Искра, которая проскочила между нами… ее не затушить ни спутанными волосами, ни мятой пижамой. Уж ты мне поверь.

«Поверь»… Она никому не верит. И дело не в том, как она выглядит и чего хочет. Но здесь и сейчас, в этом неиспорченном месте, трудно понять, почему нельзя ответить на первобытное, естественное желание. Адам хочет ее, а она хочет его — о, как она его хочет! И все же…