Онлайн книга «Отправляемся в полдень»
|
– А как же тюрьмы? Преступники? – Ни одного, значит, ни одного. И детей тоже. Выполнять. Старший группы козыряет и уводит остальных. Бэзил снова берёт на руки меня, и мы идём дальше. На стеклянной бронированной двери надпись «Центр управления чипами». И я понимаю, что они хотят сделать. – Бэзил, дверь на тебе! – Так точно, учитель. Муж передаёт меня судье, тот легко подхватывает и переносит в одно из кресел аппаратной. – Вы поможете мне, дитя моё? Вежливо интересуется он, проверив, удобно ли я сижу. – Разумеется, ваша честь. – Ну тогда приготовьте вашу Тетрадь и сочините для нас песню. Новую песню, какую бы вы спели своему ребёнку. Кажется, краснею до корней. Вызываю тетрадь и задумываюсь. А судья Эйден колдует перед клавиатурным экраном. Бегут цифры и коды. Какой она должна быть – песнь нового мира? – Сейчас будет больно, Бэзил, – говорит Эйден. – Плевать, – доносится от двери. И тогда судья нажимает Enter. Я не смотрю, но чувствую его боль. Хочу быть рядом и обнять, утешить, убаюкать, чтобы больше никогда не было плохо и больно. Закрыть. Спасти. – Оно, пойте. Я поднимаюсь, ещё слабая, держась за спинку кресла, уставляюсь в экран, где корчатся от микровзрывов в головах салигияры. Кто бы знал, что свобода так жестока и мучительна. – Пойте, дитя моё. Так давно в этом мире не звучала песнь созидания… И я пою. Чувствую, как моя песнь обнимает каждого из них. Ненавидимых семьями, проклятых мальчиков, которых научили только любить и убивать во имя любви. Я пою. Их лица просветляются, их губ касаются улыбки, сияют глаза. Они прекрасны, о, они так прекрасны, мои ангелы! – Вы ведь поняли смысл той фразы? Не отвечаю, пою. – Остановится в шаге от войны – значит, выбрать жизнь. А это, поверьте, дитя моё, ой как нелегко. Лишь отчаянные храбрецы выбирают жизнь, трусы предпочитают смерть. У дверей шум битвы. Не обращаю внимания, пою. И тут Эйден хватает меня и буквально вышвыривает в коридор: лечу над трупами салигияров. Бэзилу туго пришлось – вон сколько своих же положил! Бэзил прыгает следом, накрывает собой. И за его спиной полыхает. Они не смогли взять командный пункт, поэтому решили его уничтожить. Знаю – в таком взрыве не выжить даже салигияру. Даже судье. А ещё знаю, что отчаянные храбрецы тоже выбирают смерть, и смело шагают в войну, чтобы вершилась жизнь. Ветер – внезапный, проснувшийся, – сцеловывает мои слёзы и бисером рассыпает их в пространстве. А я тяну руку туда, где остался человек с солнцем в глазах. Но Бэзил тащит меня прочь, к дыре в стене. И откуда-то, сквозь рокот и стук, кричат, торопят. Не сразу осознаю, что в поезде, в кресле, у окна. Мерный стук колёс умиротворяет. Рука, сжимающая мою ладонь, дарит уверенность. А вон из-за того облака мне улыбается судья Эйден… Мир погибнет и родится вновь. И у его звёзд будет совсем другая песнь… Высадка пассажиров на ходу …Ба! Знакомые всё лица! Хотя у некоторых скорее рожи, да ещё и вполне бандитские. Кажется, ошибся Карпыч, что тут одни праведники будут – весь сброд, походу, собрали. Ну что тут вообще говорить, когда в рубке машиниста у нас призрак. Ага, самый настоящий. Правда, обычно они полупрозрачные, а этот – светится. Ладно, я ещё понимаю Юдифь и пёс её. Тот хоть и мутант, но мальчишка ещё. Но Тодор! Нет, конечно знаю, ему папочка подсуетил билетик. Но что тут фейс-контроля элементарного нет, что ли? Таких маньяков запускать! Короче, дурдом на колёсах, не иначе. Вот, например, я в этом поезде, а радости никакой. Моя цель одна – вернутся домой. Их мир спасать не подписывался. Но нет же – волокут! Не слушают! Нужно что-то придумать и срочно. Мне Небесная Твердь и даром не далась. Хотя, конечно, охота этих вторженцев увидеть, но что-то мне подсказывает: они не очень походят на зелёных человечков. И только в окно собираюсь пялиться, как тут над ухом: – Ты абсолютно прав! Оглядываюсь – батюшки-святы, а это наш сверхъестественный машинист собственной персоной передо мной завис. – Эй, парень, – пугаюсь на всякий случай, – а поездом кто рулит? Он тихо ржёт надо мной. – «Харону», по сути, машинист не нужен. У него своя воля. Он и сам с ездой без помощи справляется. Но иногда ленится, вот тогда его нужно подогнать. Плюхается рядом и пролетает сквозь сиденье на пол: – Ой, – и смеётся опять. На вид – совсем юный и смазливый до чёртиков. Девчонкам такие нравятся. Юдифь его знала раньше, ещё не призраком. Наверное, у них что-то было. Хотя там, в Залесье, она не сводила глаз с лекаря, похожего на мужа сильфиды. И прощание у них вышло – в лучших традициях мелодрамы. Пак, (кажется, так зовут это бестелесное недоразумение?) зависает у меня над ухом и говорит: – Ты прав насчёт вторженцев. Мы скоро в столице будем. Там трое из них осело сто пятьдесят лет назад. Они-то и стали правящей королевской семьёй. – Ожидаемо, – отзываюсь я. – А чего спать не захотели, как другие? Пак пожимает плечами. – Наверное, решили, что одного лишь Охранителя будет не достаточно, чтобы присматривать за миром. А может просто не хотели спать и лишать себя удовольствия поглядеть, как по их законам здесь всё покатится. Хроник они не писали. Просто жили и наблюдали агонию. Сами тоже додыхали по-тихому. Женились друг на друге – братья на сёстрах, вот у них уродцы и стали рождаться. Нынешний король вообще немощен, во всех отношениях. Скоро сам увидишь. Подъезжаем. Здешнюю столицу весьма охота посмотреть. Мы несёмся по главной улице, и люди оглядываются вслед поезду из легенд. Голосов неслышно, но я и так прямо чую, как вьётся: «Харон», «Харон», смотрите, тот самый! В глазах – восторг и тоска. Даже у тех вон прощелыг, что грабили сейчас ювелирную лавку. Город – мрачный, нависающий, будто сгнивший в самом фундаменте. Напоминает картины в жанре стимпанка. Добавляют сходства обилие меди и бронзы, паровые машины на улицах и викторианский крой одежды у зевак, провожающих поезд. Да, кстати, рельсов нет. Специально высовывался, смотрел. Они появляются прямо из воздуха. И то резко забирают вниз, идут почти вровень с мостовой, вот как сейчас, то лезут под самые облака. И ты – будто у иллюминатора сидишь. |