Книга Тепло наших тел, страница 30 – Айзек Марион

— Нора заставила меня их повесить.

Я внимательно рассматриваю картины, выискивая в неловких мазках секреты их создательницы. Два холста — яркие краски и истерзанная, неровная поверхность. Третья — неумелый портрет женщины со светлыми волосами. Смотрю на черную стену с ее единственным украшением — захватанным поляроидом той же женщины. Джули плюс двадцать лет нелегкой жизни. Заметив, куда я смотрю, Джули переглядывается с Норой.

— Это мама, — говорит она. — Ушла, когда мне было двенадцать лет. — Закашлявшись, Джули отворачивается к окну.

Кивая на неожиданно пустую желтую стену, вопросительно поднимаю брови.

Это… это стена надежд, — объясняет Джули с ноткой смущенной гордости и почти детской невинностью. — Я приготовила ее для того, что ждет меня в будущем.

— Нап… ример?

— Не знаю. Зависит от того, что случится. Надеюсь, что-нибудь хорошее.

Джули пожимает плечами, закрывая тему, и садиться на край кровати. Постукивает пальцами по колену и смотрит на меня. Нора садится рядом. Стульев нет, так что я опускаюсь на пол. Если тут и есть ковер, то его не видно под грудами мятой одежды.

— Ну что ж… Р, — нарушает молчание Нора. — Ты зомби. Как это — быть зомби?

— Я… э-э…

— Как это случилось? Когда ты превратился?

— Не… помню.

— Не вижу на тебе ни старых укусов, ни огнестрельных ран — ничего. Очевидно, ты умер сам. Неужели рядом не нашлось охотников выжрать тебе мозг?

Пожимаю плечами.

— Сколько тебе лет?

Пожимаю плечами.

— На вид меньше тридцати, но может быть и больше — у тебя лицо такое. А почему ты не гниешь? Я даже запаха почти не чувствую.

— Я не… э-э…

— А функции организма у тебя все работают? Ведь нет, так? Я о чем — ты еще можешь… ну… это?

— Господи, Нора, — перебивает Джули и для пущей убедительности тычет ее локтем в бок. — Оставь его в покое. Он не на допрос пришел.

Смотрю на Джули с благодарностью.

— Но у меня тоже есть вопрос, — говорит она. — Как ты сюда попал? Там же охрана.

Пожимаю плечами:

— Вошел.

— Ас охраной что?

— Притворился… живым.

— И они тебя пустили? — не унимается она. — Тед тебя пустил?

— Он… отвлек… ся.

Джули хлопает себя по лбу:

— Вот это да. Это же… — Тут она замолкает, и на ее лице вдруг появляется недоверчивая улыбка. — Ты выглядишь… по-другому. Р, ты причесался, что ли?

— Он под живого замаскировался! — хохочет Нора. — Вот умора!

— Невероятно. Не понимаю, как тебе удалось. Никогда ни о чем таком и не слышала.

— Думаешь, он сойдет за живого? — говорит Нора. — Что будет, если вывести его на улицу, к людям?

Джули придирчиво меня разглядывает, как фотограф, которому навязывают толстую модель:

— Наверное… шанс есть.

Я ерзаю под их испытующими взглядами. Наконец Джули, тяжело вздохнув, встает.

— В общем, пока мы не знаем, что с тобой делать, придется тебе остаться тут как минимум до завтра. Пойду погрею рису. Нора, ты будешь?

— Нет, я утром приняла карбтеин, — отвечает она и с опаской косится на меня. — А ты, Р… не голодный?

Качаю головой:

— Нет, спасибо.

— Потому что я, например, понятия не имею, что нам делать с твоей диетой. То есть делать-то нечего, Джули говорила, что у тебя нет выбора, но все равно тут…

— Правда, — перебиваю я. — Все… нормально.

Она смотрит на меня с недоверием. Я знаю, какие картинки мелькают сейчас у нее перед глазами. Темная комната, залитая кровью. Ее друзья, умирающие на полу. Я, тянущий к Джули окровавленные руки. Даже если Джули и убедила ее, что я особенный, подозрительным взглядам удивляться не стоит. Нора разглядывает меня еще несколько минут. Потом бросает это дело и принимается скручивать косяк.

Когда Джули возвращается с рисом, я с улыбкой беру ложку и кладу немного в рот. Как и все остальное, рис мало чем отличается на вкус от картона. Но все же мне удается его проглотить. Джули с Норой переглядываются.

— И как тебе? — интересуется Джули.

Корчу противную рожу.

— Все равно! Ты очень давно не ел — и все еще на ногах. Как думаешь, вдруг у тебя когда-нибудь получится совсем отказаться от живой еды?

Криво улыбаюсь:

— Наверное… шанс есть.

Джули улыбается до ушей. Отчасти ее смешит мой сарказм, отчасти она радуется скрытой за ним надежде. Я еще ни разу не видел ее такой счастливой, и от всей души надеюсь, что не ошибся. Что это правда. Что я еще не научился врать.

К часу ночи Джули с Норой начинают зевать. В общей комнате есть раскладные койки, но уходить туда никто не хочет. Этот ярко раскрашенный кубик — теплый бункер в ледяной пустоте Антарктиды. Нора ложится на кровать. Я и Джули — на пол. Примерно полчаса Нора пишет что-то в блокнот, потом щелкает лампой и вскоре уже похрапывает, как крошечная, грациозная бензопила. Мы с Джули лежим под толстым одеялом на груде ее одежды, сваленной на жестком полу вместо матраса. Здесь все пропитано ее запахом. Я полностью окружен. Она сверху, и снизу, и рядом. Вся эта комната сделана из нее.

— Р, — шепчет Джули, глядя в потолок. Он весь изрисован и исписан люминесцентной краской.

— Что?

— Я ненавижу это место.

— Знаю.

— Давай сбежим куда-нибудь.

Я молчу и гляжу в потолок. Жаль, что я не могу прочитать, что там написано. Я представляю, что буквы — это звезды. Слова — созвездия.

— Куда… хочешь?

— Не знаю. Далеко. На какой-нибудь затерянный континент, где ничего такого не было. Где все живут в мире.

Я молчу.

— Перри дружил с одним бывшим летчиком… давай запустим твой самолет! Он будет как автофургон с крыльями! Мы куда угодно сможем полететь! — Джули поворачивается ко мне. — Что скажешь, Р? Хоть на край света!

Ее голос исполнен такого восторга, что у меня сводит скулы. Надеюсь, сейчас достаточно темно и она не видит моего мрачного взгляда. Я не знаю наверняка, но в последнее время, стоит мне выйти в город, я чувствую застывшую в воздухе мертвенную тишину, означающую, что время, когда от проблем можно было сбежать, кончилось навсегда. Нет больше ни отпусков, ни путешествий, ни курортов. Чума поглотила весь мир.

— Ты… сказала… — начинаю я, собирая волю в кулак, чтобы выразить сложную мысль. — Ты… сказала… что…

— Давай, — подбадривает Джули. — Ты прекрасно умеешь говорить.