Онлайн книга «Другие лошади (сборник)»
|
Однажды Дворянша вылечила соседскую корову. Об этом никто не просил. Пришла, когда захворавшую животину сподобились бить, обвела всех мутным глазом, завыла: – Эрр-рууу! Завтра загрызете! И начала шептать. Корова к вечеру оклемалась. К Дворянше стали бегать то с одного конца деревни, то с другого, а то и с соседних деревень. За помощь она брала едой и медовухой. Не обошлось и без злых людей. В одной деревне, когда Дворянша поправила корову, ей налили ковшик браги, а вот поесть не дали. Дворянша выплюнула брагу через левое плечо. К утру корова сдохла. – А я что? Эрррууу? Я ничего. Надо было загрызти, загрызти, загрызти… – выла Дворянша на разъяренных хозяев. В делах плохих она никогда не сознавалась. Но все знали, что плохие дела она творит чаще, чем хорошие. И что это больше подходит к ее злому озорству… – Подь, – еще раз повторила Дворянша. Сашка вспомнил слова Никифора и решил все-таки подойти. – Гхы! – солидно откашлялась Дворянша. Сашка с трудом поборол подступающую тошноту. – Пригожий какой! И Дворянша посмотрела на Сашку так, как на него смотрели девки и молодые бабы. Тут уж он не сдержался, блеванул как надо. – Ай, – захохотала она. – Смотри! Не понравилась краля. Потом повернулась и пошла к своей хибаре. – Смотри, паря, – обронила Дворянша не оборачиваясь. – Как ты ко мне, так и я к тебе. Тут она остановилась и посмотрела на Сашку через левое плечо… Следующий день выдался не по-летнему зябким. Сашка гнал коров, кутаясь в дырявый кафтан, который донашивал за отцом. Придя на место, скорее развел костер. Коровы понуро разбрелись по лугу. День тянулся мучительно долго. Клонило ко сну. Сашка согрелся у костра и прилег. Думалось об одном: что будет, когда закончится лето. Что будет? Куда снова отправит его отец, покривив рот? Пытаясь отогнать от себя эту мысль, Сашка заснул. А когда проснулся, в ужасе понял, что не владеет руками. Пальцы шевелились, а вот сами руки, скрученные острой болью, проходившей по спине, были неподвластны своему хозяину. Он открыл глаза, с трудом повернул голову направо, налево – и понял, что случилось. Через рукава кафтана был продет кол, сковавший Сашкины движения. И вдруг он вскочил как был, пораженный странной тишиной, повисшей над лугом, и бросился бежать к лесу, но застрял между первых деревьев, едва не сломав себе руки и спину от этого удара. Тогда он повернулся боком. Так и ходил по лесу, сзывая коров. Но тщетно. Коровы пропали… Коровы нашлись. Они сами прибрели домой. А мужики уже собрались искать пастуха, будучи твердо уверены: с ним случилось неладное. Когда же он появился на косогоре, толпа сначала замерла, а потом дрогнула от дружного хохота. Сквозь хохот вдруг прорезался крик: – Смеетесь! Смеетесь! А наша коровушка… Кормилица наша где же? – кочетом наскакивал на толпу хозяин Пеструшки. Мужики усмирили его, сказав коротко: «Найдется и она». И пошли к Сашке, чтобы вытащить из кафтана кол. Событие это спихнуло в избитую колею Сашкину жизнь. Покривив рот, отец сказал: – Вот что… Иди к Дворянше. Мы помолимся за тебя, парень. И Сашка пошел к Дворянше. – Кавалер! Кавалер! – завизжала она от крыльца и омерзительно захохотала. – Я… Это… Повиниться… – выдавил из себя Сашка, ставя перед собой бутыль медовухи. – Простите меня, тетенька. – Заходи, по чарочке выпьем, а то и говорить не буду, – махнула рукой Дворянша. И Сашка, нагнув голову, чтобы не удариться о низкий косяк, ступил в хибару. Там было неожиданно чисто. И пахло вполне приятно. Травами. На столе стояли две чашки. – Садись, – хлопнула его по плечу Дворянша. Что-то странное случилось от ее первого прикосновения. У Сашки закружилась голова. И он… улыбнулся. – То-то, – проворчала старуха. И захохотала, вспомнив прошлый случай. – Пей, – сунула она в руки парню чашу с медовухой. Медовуху ему доводилось пить дома, когда он заходился в кашле и всю зиму не слезал с печи. Но эта была другая, особенная. Голова пошла кругом еще сильнее. И Сашка уже не улыбался – смеялся в полный голос. А после второй чашки заснул прямо за столом. Сон был темным и пустым. Проснулся Сашка от ощущения тоски и тревоги. – Эй, паря, – трясла его за плечо Дворянша. Сашка с трудом оторвал голову от стола. – Ну, иди домой. Вставать завтрия тебе рано. Стадо в сборе. Этим же вечером Пеструшка нашлась… К Дворянше повзрослевший Сашка зашел в конце лета. И снова его отправил к старухе отец. – Лето перебился – поблагодари, – сказал он и перекрестился: – Прости нас, Господи!.. – Заходи, – слабо крикнули из глубины дома, когда Сашка постучал в дверь. – Заходи, Сашка. Он нашел Дворяншу на печи. Она охала, держась за грудь. – Помираю, – выдавила старуха. – А ты… Чего… Ставь… Сашка послушно поставил бутыль на стол. – Садись… Он присел на скамеечку в углу. – Сашка… Не мучь, пособи… Прими от меня… Он в ужасе вскочил. В голове всплыли рассказы о колдунах, которым перед смертью надо было передать кому-то свой темный дар. – Чего испужался? Подойди… Подойди, говорю… Сашка подошел к печи. Дворянша схватила его за руку своей исхудавшей лапой. В голове сладко запели птицы. Он увидел поле, в котором росли цветы. Один из них был несказанно хорош, и Сашка потянулся за ним, но цветок пропал. Зато под ногами сразу вырос другой, краше первого, но черный. – Бери… Бери цветок… – хрипела старуха. И Сашка нагнулся за цветком… Когда на третьи сутки, пьяный, он приплелся домой, отец, покривив рот, сказал: – Что ж, сын… Я все слышал, кое-что знаю, а об остальном догадываюсь. Был ты христов Сашка, а стал – чертов запивашка. Поди прочь со двора. И запивашка с песнями пошел по деревне… Начало было веселым, но июльская жара быстро выпарила остатки хмеля и заставила сердце биться так, будто оно вот-вот выпрыгнет из груди. – Эй, запивашка! – окликнули его соседские мужики. – Яму выгребную вычисти. Браги нальем. И он полез вниз, чувствуя, как в выгребную яму превращается его душа… А когда все выгребные ямы были вычищены, мужики, собравшись скопом, вытолкали Сашку за околицу. Вытолкали батогами, брезгуя прикасаться к нему. Вытолкали со смехом. Вытолкали насовсем. И он побрел себе по дороге. Потом свернул в лес. Выбрал дерево и развязал пояс. Смастерил петлю. Накинул на сук. В душе не было ничего, даже обиды. |