Онлайн книга «Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник)»
|
– Да, это правда, – произнес моряк с унынием. – Надо признаться, что с некоторых пор удача покинула нас. – Ты находишь? – спросил Монбар, прищуриваясь. – А я с тобой не согласен. – Может, я и не прав, – пробормотал Дрейф и опустил голову, – будем считать, что я ничего не говорил. – У меня есть табак, – примирительно сказал Данник, – немного, правда, но на первое время хватит. Если вы желаете, можете им воспользоваться. – Желаю ли я?! – вскричал флибустьер с радостью. – Давай же его сюда, любезный мой Данник, давай! Сам того не подозревая, мой милый, ты в эту минуту спасаешь мне жизнь. – Вот как! – иронично заметил слуга. – Вы так считаете? – Я не считаю, а знаю это наверняка. Поэтому и прошу тебя поторопиться. – Сейчас схожу к лодке. Я оставил табак под скамейкой. – Да тебе цены нет! Ты обо всем подумал! – воскликнул, смеясь, Дрейф. Данник поднялся и направился к лодке, но на полдороге внезапно остановился и поспешно склонился к земле, вскрикнув от удивления. – Что такое? – осведомился Дрейф. – Уж не наступил ли ты нечаянно на змею? – Нет, – ответил Данник, – но я нашел вашу трубку и табак. Посмотрите-ка сюда. – И он показал поднятые с земли небольшой кожаный мешочек и трубку с черешневым чубуком. – Действительно, – заметил флибустьер, – должно быть, я нечаянно выронил их. Ну, значит, беда, по милости Божьей, не так велика, как я думал. Он тщательно набил табаком принесенную Данником трубку и раскурил ее с наслаждением, отличающим заправских курильщиков. Слуга снова улегся в тени. – Итак, старина, – сказал Монбар, улыбаясь, – теперь ты уже не чувствуешь себя таким несчастным? – Признаться, да! Однако, не в укор тебе будь сказано, мы с некоторых пор не можем похвастаться удачей. – Ты слишком требователен. При первых же неприятностях теряешь голову и считаешь, что все кончено. – Что все кончено, я не считаю, Монбар, особенно когда я с тобой. Но… – Но, – перебил знаменитый флибустьер, – подозреваешь опасность, не так ли? – А что, если так оно и выходит? – парировал Дрейф. – Хорошо, у нас еще есть время. Необходимо переждать жару, прежде чем опять пускаться в путь. Говори же, я слушаю тебя. – Ты все еще не оставил намерения отправиться туда? – с удивлением спросил Дрейф. – Ты отлично знаешь, – с живостью отвечал Монбар, – что я никогда не меняю раз принятого решения. – Это правда. Я просто болван, если забыл это. – Не стану спорить, тебе виднее. Но в данный момент речь идет о другом. – А о чем же? – О неудачах, как ты заметил. – Да, и не нужно быть ясновидящим, чтобы понимать это. – Объяснись. – Ты требуешь? – Конечно. Я хочу знать, что у тебя в голове. Говори как есть. – О! То, что я скажу, не займет много времени… Мы покинули Пор-Марго на отличном корабле, нас было сорок человек, отважных и готовых пуститься на любое предприятие, какое ты вздумаешь нам предложить. Две недели бороздили мы море, не встречая ни одной чайки. Наконец нам наскучило одиночество, и мы направились к берегу в надежде на хорошую поживу. И тут северо-западный ветер заставил нас убраться подобру-поздорову. Но этого мало: в ту минуту, когда мы меньше всего ожидали беды, наша бедная шхуна налетает прямо на проклятый риф, который мы не заметили, раскалывается надвое и через час идет ко дну, и наши товарищи вместе с ней! К счастью… – Ага! – перебил его Монбар. – Ты все же говоришь: к счастью! Не замечаешь ли ты тут некоторое противоречие? Значит, не одни только беды преследовали нас. – Считай как хочешь, но, так или иначе, наш корабль пошел ко дну и увлек в пучину наших товарищей. – Но что мы-то могли сделать? И разве я в чем-то виноват? – Я не говорю этого. Конечно нет… – Так почему ж ты тогда не говоришь о том, что случилось дальше? Разве случайно мы прихватили с собой пирогу, брошенную кем-то на берегу? По счастливому наитию я велел Даннику положить туда съестные припасы, порох, оружие. В минуту несчастья он перерезал канат, связывавший пирогу со шхуной, отплыл подальше, чтобы тонущая шхуна не опрокинула пирогу, и подхватил нас в ту минуту, когда, обессилевшие, мы уже едва не тонули! Через шесть часов мы вошли в Венесуэльский залив, где нам теперь нечего опасаться бури, и заметь, только мы одни остались живы из всего экипажа. – Да, это правда, я согласен. Но ведь мы находимся вдали от наших братьев, брошенные на произвол судьбы в стране, где и звери, и люди – все нам враждебно. Согласись, ничего не может быть неприятнее… А теперь, если хочешь, не станем больше об этом говорить. – Послушай, Дрейф, – сказал Монбар, – пора тебе узнать мои соображения. – Как тебе будет угодно, – равнодушно ответил Дрейф, – мне все равно, умереть здесь или в другом месте. Важно, чтобы кончина моя была достойной. – Будь спокоен, дружище. Если нам и суждено погибнуть, то не иначе как под раскаты грома и блеск молний. – Ну и прекрасно! А теперь к черту печаль! От забот и кошки дохнут, как говорит пословица. Не хочу больше ничего знать. – Прекрасно. Но я-то хочу сообщить тебе кое-что о моих намерениях. И ты поможешь мне их осуществить. – Хорошо. Говори, если хочешь. – Слушай меня внимательно, дело того стоит. Шесть недель назад я получил на Тортуге, где тогда находился, чрезвычайно важное известие. Дрейф покачал головой и тихо сказал: – Хорошо. Продолжай. – Я снарядил шхуну именно для того, чтобы оказаться здесь. Я планировал спрятать шхуну в какой-нибудь бухте, потом взять с собой вот в эту самую лодчонку пять-шесть самых решительных человек, пробраться сюда… – Стало быть, все идет как надо, только вместо шестерых нас трое. Но это не важно. Так и надо было говорить. Отлично! Теперь, когда я знаю, что мы и должны были оказаться здесь, я больше не тревожусь. – Да, но не совсем в этом месте, – сказал Монбар. – Мы отправляемся дальше? – Да, – ответил флибустьер с улыбкой, – мы направляемся в Маракайбо. – Что?! – вскричал Дрейф с удивлением. – В Маракайбо? – Именно! – Но ты же знаешь, что в этом городе по крайней мере двенадцать тысяч жителей. – Что мне до этого? – Там стоит гарнизон численностью шесть тысяч человек! – Какое мне дело! – Пушки… – Еще что? – Уж не собрался ли ты взять Маракайбо? – спросил Дрейф не столько с изумлением, сколько с испугом, до того странным казалось ему хладнокровие Монбара. |