Книга Ореховый лес, страница 47 – Мелисса Алберт

– Выбирай – ты или вы оба, – сказала Катерина. – Ты или вы оба. Ты или вы оба.

– Алиса, они не могут тебя заставить что-то сделать, – хриплым от страха голосом сказал Финч. – Они даже прикоснуться к тебе не могут!

– Заткни пасть, – прошипела Катерина и пнула его в лицо башмаком с железной оковкой. По щеке Финча поползла струйка крови. Он с криком опрокинулся на землю и скорчился, схватившись за лицо. Катерина и ее спутник стояли по сторонам, сохраняя дистанцию. Только лица их были открыты – одежда не оставляла снаружи ни полоски кожи.

Когда я ударила Катерину, коснулась ее лица, ее кожа обожгла меня – но и ей, очевидно, это причинило боль. Как все это устроено?

– Почему вы не можете ко мне прикоснуться? – спросила я.

Катерина оскалилась, не двигаясь с места. Слабым звеном здесь явно был парень. Его глаза бегали от ее лица к моему.

– Погодите. Вы же меня боитесь, так?

– Боимся? – яростно переспросила Катерина низким голосом. – Тебя? Да ты считай ничто. Почти такая же никчемная тварь, как он, – она кивнула на Финча. – Все, на что ты сейчас годишься – это пустить себе кровь и сделать нам эту чертову дверь. Давай, убей себя, или он сдохнет – а за ним и твоя мать.

Дверь? Я пораженно выдохнула, все еще держа нож перед собой – будто собиралась резать хлеб. Катерина сделала шаг в сторону и с силой пнула меня по руке, так что она взорвалась болью, и нож вылетел из пальцев. Описав дугу в воздухе, он упал у ног парня. Тот подобрал нож, глядя на Катерину.

– Убей барашка, – сказала она.

Я увидела смятение в глазах Финча. Оно сменилось животным ужасом, когда темноволосый рывком поднял его и поставил на колени. Одна рука вздернула кверху его подбородок, другая приставила нож к горлу.

У меня не было оружия, кроме собственной кожи и холодного огня, который зажгла под кожей Катерина, так что я бросилась вперед, метя рукой парню в незащищенное лицо.

Он с криком увернулся и одним конвульсивным движением погрузил нож в плоть Финча.

Ужас в глазах моего спутника сменился тупым шоком. На шее набухла кровавая нить – и тут же протекла вниз красным сочащимся занавесом.

– Ты испортил нам сделку, – голос Катерины звучал как будто издалека. – Ты вообще знаешь, что такое блеф?

Время замедлилось. Финч упал на землю, как разбитый сосуд, из которого потоком лилась жидкость. Драгоценная влага, собиравшаяся в темную лужу у канализационной решетки. Бесконечное множество возможностей, бессчетные нити выборов, перерезанные серебряными ножницами единым махом.

Он умирал.

Я завопила и поползла к нему, протягивая руки к его раскрытому горлу, чтобы зажать рану.

– Это твоя вина, Алиса, – сказала Катерина почти неслышным шепотом. Подняв окровавленный нож, она бросила его мне. – Убей себя.

Я и в самом деле хотела это сделать. Долю секунды – но хотела. Однако глаза Финча держали меня, яркие и вопрошающие. Еще не мертвые глаза, но умирающие.

– Все хорошо, – глупо сказала я ему.

Убийца Финча подошел сбоку.

– Катерина? – он произнес это имя вопросительно, прежде чем поднять тело Финча и закинуть его себе на плечо. Я вскрикнула, потянувшись к безвольно свисающей руке Финча, но убийца вскинул тело еще выше. Он подобрал с земли нож и взмахнул им в воздухе, как дирижер своей палочкой. Воздух вокруг него задрожал и посветлел, открывая в пространстве щель – мертвенно-серую, как вода Грин-Ривер.

Тело Финча безжизненно болталось на спине его убийцы, который ступил в ярко-зеленый свет, лившийся из трещины. И исчез – а с ним и его ноша. Последние капли крови упали на траву, когда самого Финча уже не было.

Я бессмысленно посмотрела на место, где только что лежал умирающий Финч, и завизжала. Звук вышел из горла будто бы не сразу. Когда же наконец я услышала собственный крик, надо мной склонилась Катерина, и я завопила еще громче, вытягивая заляпанные кровью руки, чтобы схватить ее за лицо.

Она вскрикнула в ярости и взмахнула рукой. Что-то маленькое вылетело в мою сторону – это была ее страшная птица, растущая с каждым взмахом крыльев. Птица целилась мне в глаза, я закрыла лицо локтем – и почувствовала рывок. Это трудно объяснить: я почувствовала, будто из меня рывком вытягивают самое мое существо. Как будто моя душа прижалась изнутри к стенке тела, ожидая, что ее высосут, как желток из проколотого яйца. Солнце накренилось, словно его сбили с курса ударом бейсбольной биты.

Последним, что я расслышала, был голос Катерины, звучавший так близко, будто изнутри моей головы.

– Ты умрешь сегодня ночью, – говорила она, – от своей собственной руки.

И я провалилась в море черной немоты.

Элла вела машину. Ее лицо скрывала тень, освещены были только кисти рук на руле, похожие на белых пауков. Она мурлыкала под нос мелодию, которая сперва казалась нестройной – но наконец перешла во что-то ритмичное и жутковатое, повторяющееся раз за разом.

– Мама, – позвала я.

Она сбилась.

– Я думала, ты спишь.

– Что это за песня?

После долгой паузы:

– Детская песенка. Меня научила ей подруга, когда я была еще маленькой.

Мама никогда до сих пор не говорила со мной о своем детстве. Я затаила дыхание и наконец осмелилась спросить:

– Ты была такой же маленькой девочкой, как я?

А я была совсем крохой. Лет шесть, не более.

– Что ты имеешь в виду?

Я попыталась облечь свои мысли в слова. Чувствовала ли мама в детстве, что внутри она больше, чем снаружи? Нормально ли жить так, как я – словно жизнь обтекает меня, как вода, не оставляя особых следов? Была ли в ее детстве злая судьба – или она прицепилась к ней только после моего рождения?

Но ничего из этого я не спросила, потому что не хотела заставлять ее плакать. Она хотела, чтоб я была счастлива. Каждая перемена мест давала новый шанс на счастье, мама выводила меня на чистую поляну, покрытую свежим снегом, по которому можно было бежать вперед. Может быть, так обычно и чувствуют себя люди, когда переезжают: все оставленное ими позади смазывается, как акварельные краски, и совсем смывается с листа.

Я смотрела на ее сосредоточенное лицо, на глаза, устремленные на полосы света наших фар, разрезающих туман.

– Книжки. Ты любила книжки?

Элла чуть дернула плечами.

– Любила. Я читала все подряд, кроме волшебных сказок. – Она выглядела одновременно древней, как мир, и слишком юной, чтобы быть матерью. – Нам еще долго ехать, солнышко. Попробуй немного поспать.