Книга Столпы земли, страница 248 – Кен Фоллетт

Уолеран тоже заметил, что Джек держится слишком независимо, и он холодно и высокомерно спросил:

— Ну, парень, что тебе от меня нужно?

— Правду, — ответил Джек. — Сколько людей повесили у тебя на глазах?

Уильям задержал дыхание. Вопрос был вызывающе нахальным. Он оглядел остальных. Его мать слегка наклонилась вперед и неодобрительно смотрела на Джека. Она словно встречала его раньше и теперь пыталась вспомнить, где и когда. Уолеран был явно озадачен.

— Ты вздумал загадывать мне загадки? — сказал он. — Их было столько, этих повешенных, что можно сбиться со счета; а если ты не станешь говорить уважительно, их число увеличится еще на одного.

— Прошу простить меня, мой господин, — сказал Джек, но никакого испуга в голосе не было. — Ты помнишь их всех до одного?

— Допустим, — ответил епископ. Ему неожиданно самому стало любопытно узнать, куда клонит этот мальчишка. — И среди них был один, который тебя, как я понял, интересует особо.

— Двадцать два года назад, в Ширинге, ты присутствовал на казни человека по имени Джек Шербур.

Уильям услышал, как мать приглушенно охнула.

— Он был менестрелем, — продолжал юноша. — Ты помнишь его?

Уильям почувствовал, как обстановка в комнате сразу накалилась. Что-то необычайное, страшное, должно быть, случилось с этим Джеком Шербуром, чтобы его слова вызвали такую реакцию у матери и Уолерана.

— Мне кажется, я припоминаю, — сказал епископ, и Уильям понял по тону, что тот еле сдерживает себя.

— Я так и думал. — В голосе Джека снова зазвучали дерзкие нотки. — Этот человек был признан виновным по показаниям трех человек. Двое из них мертвы. Ты был третьим.

Уолеран кивнул:

— Он украл из Кингсбриджского монастыря чашу, украшенную драгоценными камнями.

Глаза Джека приняли суровое выражение.

— Ничего подобного он не совершал.

— Я сам схватил его с чашей в руках.

— Ты солгал.

С минуту все молчали. Когда Уолеран снова заговорил, голос его звучал мягче, хотя лицо было словно каменное.

— За такие слова я мог бы приказать вырвать тебе язык, — сказал он.

— Я только хотел узнать, зачем ты это сделал, — промолвил Джек, словно не расслышав страшной угрозы из уст епископа. — Здесь, у себя дома, ты можешь быть откровенным. Уильям тебе не опасен, а его мать, похоже, давно знает об этом.

Уильям посмотрел на мать. Да, судя по ее виду, ей все известно, подумал он, вконец сбитый с толку. Ему стало ясно — он едва осмеливался подумать об этом, — что появление Джека не имело никакого отношения ни к нему, ни к его намерению убить любовника Алины.

— Ты смеешь обвинять епископа в лжесвидетельстве! — сказала Джеку Риган.

— Я не стану повторять мои обвинения на людях, — спокойно ответил юноша. — У меня нет доказательств, и потом, я не жажду мести. Просто мне хотелось бы понять, за что повесили невиновного.

— Убирайся вон! — с презрительной холодностью произнес Уолеран.

Джек кивнул, словно не ожидал ничего другого. И хотя он не добился ответов на свои вопросы, вид у него был вполне довольный.

Уильям все еще чувствовал себя озадаченным этим разговором. Будто поддавшись внезапному порыву, он окликнул Джека:

— Постой-ка.

Джек обернулся уже у самой двери. Глаза смотрели с насмешкой.

— Зачем… — Уильям замешкался и более твердым голосом продолжал: — Зачем тебе знать это? Почему ты явился сюда и задаешь эти вопросы?

— Потому что человек, которого они повесили, был моим отцом, — сказал Джек и вышел.

В комнате повисла гнетущая тишина. Так, значит, любовник Алины и мастер из Кингсбриджа — сын вора, которого вздернули в Ширинге, размышлял Уильям. Ну и что с того? Однако мать выглядела очень обеспокоенной, а Уолеран — потрясенным.

Наконец епископ горько произнес:

— Эта женщина преследовала меня более двадцати лет. — Он всегда умел сдерживаться, поэтому Уильям очень удивился, увидев, как Уолеран дал волю своим чувствам.

— После того как церковь рухнула, она исчезла, — сказала Риган. — Я думала, мы больше никогда не услышим о ней.

— А теперь за нами охотится ее сын. — В голосе епископа угадывался неподдельный страх.

— Почему ты не прикажешь заковать его в кандалы за эти слова? — спросил Уильям.

Уолеран бросил на него взгляд, полный презрения.

— Ну и болван же у тебя сын, Риган, — сказал он.

Уильям понял, что обвинения в лжесвидетельстве были справедливыми. И парень тоже догадался, подумал он.

— Кто-нибудь еще знает об этом? — спросил граф.

— Приор Джеймс перед смертью исповедовался в лжесвидетельстве своему помощнику Ремигиусу. Но тот всегда был с нами против Филипа, его можно не опасаться. Кое-что знает мать Джека, но не все; иначе она не молчала бы до сего дня. А вот Джек… он походил по свету и мог узнать то, чего не знала его мать.

Уильям сообразил, что эту старую историю можно использовать с выгодой для себя.

— Так давайте убьем этого Джека Джексона, — как бы между прочим сказал он.

Уолеран в очередной раз презрительно кивнул.

— Зачем лишний раз привлекать к нему внимание? Не дай Бог, всплывут подробности убийства его отца.

Уильям был явно огорчен. Он долго размышлял над этим в полной тишине. Но тут его словно осенило:

— Совсем необязательно. — Оба с недоверием посмотрели на него. — Джека можно убрать, не привлекая внимания.

— Тогда скажи как?

— Он может погибнуть во время налета на Кингсбридж, — сказал он, с удовольствием заметив на их лицах выражение испуганного почтения к его сообразительности.

* * *

Ближе к вечеру Джек с Филипом обходили строительную площадку. Руины алтаря уже разобрали, и они высились двумя огромными кучами в северной части монастырского двора. Появились новые леса, и каменщики споро восстанавливали рухнувшие стены. Вдоль здания лазарета лежали штабеля бревен.

— А ты здорово продвигаешься, — сказал приор.

— Хотелось бы побыстрее, — ответил Джек.

Они внимательно осмотрели фундамент поперечных нефов. Человек сорок-пятьдесят рабочих копались в глубоких канавах, набивая землей огромные ведра, остальные крутили вороты, поднимая их на поверхность. Здесь же, неподалеку, аккуратно сложили каменные блоки для фундамента.

Джек привел Филипа в свою мастерскую. Она была намного больше, чем каморка Тома. Одной стены вообще не было, для лучшего освещения. Половину площади пола занимал настил из толстых досок с бортиком. В такие формы он заливал штукатурку. Когда она немного подсыхала, по ней можно было чертить заточенным куском железного прута. Другими инструментами были циркуль, поверочная линейка и угольник. Так он прорабатывал детали. Метки и линии, когда их только наносили, получались четкими и белыми, но очень быстро они расплывались и становились почти незаметными, так что поверх них можно было смело делать новые рисунки. Научился он этому еще во Франции.