Онлайн книга «Телепорт»
|
Голос на другом конце провода стал не громче моего: – Ой, Дэви… Дэви, сможешь ли ты меня простить? Как же мне сдержать слезы? Они жгли мне глаза, и я часто-часто заморгал. – Мам, я знаю про изуродованное лицо и про сломанные кости. Знаю про год в клинике. По-моему, выбора у тебя не было. Все нормально. Может, когда-нибудь и станет на самом деле нормально… Судя по шороху, мама задела трубкой щеку – она покачала головой. – Я послала тебе семьдесят писем, а ты не ответил… Наверное, ты очень сильно обиделся. – Я не получал твоих писем. Сколько, говоришь, ты написала? У меня засосало под ложечкой, как в ожидании избиения или перед стычкой с Марком. – Черт подери твоего отца! Из клиники я отправила тебе лишь два длинных письма, зато первый год после выписки каждый месяц посылала по письму. Ответов не было, и я стала писать только четыре-пять раз в год. Последние несколько лет посылала только подарки ко дню рождения. Их ты получал? – Нет. – Вот мерзавец! И я оставила тебя с таким человеком… Я заерзал на диване. Хотелось, чтобы мама перестала говорить об отце, перестала напоминать мне о нем. Хотелось убежать – меня сейчас вырвет! – хотелось повесить трубку или прыгнуть. Хотелось прыгнуть в Стиллуотер, или на Бруклинский мост, или на Лонг-Айленд, чтобы бродить по песку, пока Атлантика хлещет берег бурунами. – Мам, все в порядке, – сказал я, но не убедил ни ее, ни себя. После небольшой паузы мама спросила дрожащим голосом, тщательно подбирая слова: – Дэви… он обижал тебя? Не говори ей! Зачем делать больнее? С другой стороны, мне хотелось сделать маме больнее, хотелось пристыдить ее, хотелось, чтобы она прочувствовала страдания, выпавшие на долю двенадцатилетнего мальчика. – Иногда, – сухо ответил я. – Он бил меня ковбойским ремнем с тяжелой пряжкой. Потом я несколько дней не мог ходить в школу. Мама не выдержала и разрыдалась, а я чуть не сгорел от стыда. – Прости! Прости! Пожалуйста, прости меня! – повторяла мама между всхлипами, опять и опять, пока слова не слились со всхлипами, не превратились в бесконечную горестную литанию. – Т-ш-ш, мама, все хорошо. Все будет хорошо. – Неизвестно почему, но плакать мне расхотелось. Накатила меланхолия, сильная, чуть ли не сладостная. Вспомнилось, как Милли утешала меня, когда я плакал. – Т-ш-ш, я прощаю тебя. Ты ни в чем не виновата. Ты ни в чем не виновата. Т-ш-ш! Наконец всхлипы стихли, и я услышал, как мама сморкается. – Меня гложет чувство вины за то, что я тебя оставила. А я-то думала, что мы с моим психотерапевтом давно с этим разобрались. Терпеть не могу то, как течет нос, когда я плачу. – Наверное, это наследственное. – Ты тоже? Ты часто плачешь? – Даже не знаю, мама. В последнее время бывает. Только получается не очень. Наверное, не хватает практики. – Это шутка? – Вроде того. – Чем ты занимаешься, Дэви? На что живешь? «Банки граблю…» – Работаю в банковской сфере. Дела идут неплохо, я много путешествую, – соврал я, мучась чувством вины и презрения к себе. – А ты чем занимаешься? – Я турагент, потому тоже много путешествую. Такая работа сильно отличается от жизни домохозяйки. – Путешествия хорошо помогают уйти от реальности, да? – спросил я как беглец – беглянку. «Ты тоже умеешь телепортироваться?» – хотел спросить я на самом деле. Но если мама не умеет, то подумает, что я свихнулся. – Да. Порой человеку нужно именно уйти от реальности. Дэви, я скучала по тебе. Ну вот и слезы подкатили, а я-то думал, они высохли навсегда. – Мама, я тоже по тебе скучал. Я отодвинул трубку от себя, но всхлипы мама услышала. Впрочем, я быстро их подавил. – Прости меня, сынок, прости! – Судя по голосу, мама сильно расстроилась. – Ничего страшного. Просто иногда накатывает. И ты права: я терпеть не могу, как течет нос, когда я плачу. Мама нервно засмеялась: – Дэви, ты по-прежнему пытаешься меня развеселить. Мой личный придворный шут. Ты необыкновенный! «Ты даже не представляешь насколько…» Мне хотелось попросить ее кое о чем, но я не решался, боясь нарваться на отказ. Но вот мама попросила об этом сама, и необходимость отпала. – Дэви, мы можем увидеться? – Я сам хотел об этом попросить. Я могу прилететь к тебе на этой неделе. – Ты работаешь? – Нет. – Тогда ты прилетишь в следующий раз. Я через неделю отправляюсь в тур в Европу. Вылетаем мы из Нью-Йорка, я могу взять выходной и задержаться на денек. Я засмеялся. – Что смешного? – Ничего. Ну… кто-то из друзей сказал, что, если ты снова появишься в моей жизни, старых отношений не вернуть, придется строить новые. – У тебя очень мудрый друг. – Не друг, подруга. Едва ты заикнулась о приезде, я забеспокоился о том, что нужно прибраться в комнате. – Значит, над чем-то годы не властны, – засмеялась мама. Мы болтали еще около часа. Я услышал про мужчину, с которым встречается мама, про курсы в колледже, на которые она ходит, про красоты северной части калифорнийского побережья. В ответ я рассказал о Милли, о своей квартире, снова о Милли, о Нью-Йорке, снова о Милли. – Похоже, она девушка чудесная, – подвела итог мама. – Я позвоню тебе, когда будут новости о прилете. Я точно тебя не потесню? Просто я наслышана про нью-йоркские квартиры и вполне могу позволить себе отель. – Ты слышала про манхэттенские квартиры. У меня места полно, – парировал я, решив купить новую кровать. – Если меня не будет дома, оставь сообщение на автоответчике. – Хорошо, Дэви. Я так рада, что мы с тобой поговорили. – И я рад. Спокойной ночи, мама! Я тебя люблю. Мама снова заплакала, и я повесил трубку. 9 В среду ко мне пришли прикрепленные к дому уборщицы. Я так давно не открывал входную дверь, что ее заклинило. Женщинам пришлось навалиться на нее, чтобы открыть. Когда дверь распахнулась, на лицах у них было странное выражение. – Господи! – воскликнул я. – Что это за запах? Одна из уборщиц вместо ответа показала себе через плечо. Посмотрев туда, я увидел, что за дверью у меня кто-то соорудил лежанку из газет и старых диванных подушек. Рядом стояла жестянка из-под кофе, над которой роились мухи. Судя по запаху, ее использовали как ночной горшок. |