Онлайн книга «Длинные руки нейтралитета»
|
Кожа на месте, куда попала вражья пуля, стала тончайшей и нежнейшей, как у новорожденного. Кусок мяса под ней исчез, будто его не было. Но оказалось нечто такое, что могло бы встревожить любого: кусок кости, накануне казавшейся прочной и целой – тем более что так оно и было, – исчез. Малейшее движение отзывалось резкой болью. – Порча!!! – Это было первое членораздельное слово пострадавшего. Он несколько раз перекрестил огромную вмятину на ноге. Разумеется, никакого результата это не дало. Сбежалась чуть ли не половина палаты – собственно, все, кто мог ходить. Те, кто этого не мог, молили счастливцев поделиться впечатлениями. Те именно так и делали: – Твою же ж… – Как ножом вырезало, только что кожа цела… – Сроду такого не видывал, даже не знал… – Я видел у церквы. Там стоял солдатик с рукой тож от пули… – Это как тебя, брат, угораздило? – А скажу, как, – раздался спокойный голос унтера Шебутнова с койки. Он не видел и не мог видеть состояние ноги Семирылова, но говорил вполне уверенно. – Накануне вечером ты пошёл без костылей за винцом? Пошёл, было дело. Говорила тебе Марь Захарна, что ногу нельзя беспокоить? Говорила. Так на кого тут пенять надобно? – Она на меня порчу навела, ведьма! Она! Колдовством проклятым ногу испортила! – Так ведь докторша не пригожий молодец, а твоя нога – не девка, чтоб её портить, – послышалась острота из угла. Автор, впрочем, говорил вполголоса. Видимо, он не жаждал обрести всенародную известность. – По местам! Она идёт! – рявкнул боцман Сергеич. А уж его голос не был обижен ни мощью, ни командными интонациями. Вошла Марья Захаровна. С полувзгляда она увидела, что случилось нечто чрезвычайное, и выделила того из раненых, кто показался наиболее адекватным – унтера Шебутнова. К нему она и обратилась совершенно спокойным голосом: – Доложи, братец, что тут такое стряслось. Доклад был кратким и ёмким, как и положено в военном флоте. – Так что, госпожа дохтур, нога у Семирылова не в порядке с утрева. – Тогда с неё и начнём. Ну-ка… ага… и что ж ты с ней делал? По истинно крестьянской привычке в отношении к любому городскому (именно к таковым следовало, по мнению солдата, причислять немку), пострадавший начал с вранья: – Вот крест, ничего не делал! Это всё порча! Навели! Намёк на свою особу Мариэла, похоже, не поняла. Речь её наполнилась сочувствием. – Ай-ай-ай! Так тебе не сказали? – Что не сказали? Сочувствие пропало без следа. – Что мне бесполезно лгать; это дело я сразу распознаю. Ответ был максимально честным: – Не сказали. – Так вот я и говорю. Теперь ты об этом знаешь… Итак: что ты сделал с ногой? Здравый смысл потерпел очередное поражение в битве с крестьянской этикой. – Ить ничего не делал! А она сама за ночь внутре спортилась… Голос госпожи доктора чуть построжел: – У меня мало времени. Если я буду слишком долго вытягивать из тебя правду, его может не хватить на остальных раненых. – Она обвела глазами палату. Тактический ход оказался действенным. Палата загомонила: – Вот крест истинный: ничего не видел… – Ночью дело было, я спал… – За винищем небось бегал; и посейчас аж досюда разит. А с костылями до Моисейкина шинка не дойтить… Слово было сказано. А унюхать перегар мог бы даже человек, вообще не обладающий магическими способностями. Интонации голоса Марьи Захаровны стали ещё жёстче. – Значит, ходил без костылей. – Вопросительные интонации тут и рядом не пробегали. – А ведь насчёт этого говорила тебе. Семирылов пребывал в твердейшем убеждении, что если повиниться, то высекут, самое большее, и никакого иного наказания не последует. Посему он залился слезами и зачастил: – Богу виноват, Марь Захарна, попутал лукавый, захотелось хлебного винца, походил чуток без костылей, больше не буду… Одновременно с этой прочувствованной речью солдат истово крестился. Но адвокатские выверты были оборваны прокурорским голосом: – Ты испортил мою работу. Теперь её начинать почти что наново и тратить силы на это. Я могла бы спасти ещё одного раненого. Ты не дал этого сделать… Палата, и без того молчавшая, обратилась в одно большое ухо. – …так что походи-ка с той ногой, что есть. – Мария Захаровна, клятва врача запрещает отказывать кому бы то ни было в медицинской помощи. Сказано было отчётливо и весомо. Все повернули голову на этот уверенный баритон. В дверях стоял доктор Пирогов. Мариэла вознесла брови высоко вверх: – Помилуйте, Николай Иванович, да разве я отказывала в лечении? Вовсе нет. Кое-кто в палате украдкой обменялся взглядом с соседом. Семирылов воспарил духом в небеса. – Наоборот, я обязательно буду лечить эту ногу – после того как вылечу всех остальных раненых и больных. – И милейшая улыбка в придачу. – И этого сколько ждать? – туповато поинтересовался любитель выпить. – Да откуда мне знать? – последовал встречный вопрос. – Может, пару месяцев или даже больше. А если учесть само лечение, то все три. Семирылов явно всё ещё не понимал, что низринут в бездну. – Так что же, я три месяца ходить не буду? Не по правде это! – То есть как это «ходить не буду»? – картинно удивилась женщина. – Костыли – вот они. Пирогов не нашёлся с ответом. Сказать по правде, он не очень-то трудился подыскивать возражения. Многоопытный хирург прекрасно знал, что бывает от пренебрежения врачебными наставлениями, и удалился. В полном молчании Мариэла подновила все прочие конструкты и вышла. Семирылов сделал последнюю отчаянную попытку оправдаться: – Всё равно она ведьма! Колдует на православных! Боцман взял свои костыли и поднялся. Ногу ему пока что предстояло беречь, но руки пребывали в полном порядке. Каждая из них оканчивалась кулаком размером с небольшую дыню. Один из них и был продемонстрирован незадачливому инквизитору. – Это видел? Вот ещё раз чего тявкнешь про матушку Марью Захаровну, так познакомишься… – Сергеич не уточнил последствия этого знакомства. – И притом она-то как раз православная, в церкву ходит, не чета тебе. – Так я не хотел… Со стороны других обитателей палаты последовали несколько комментариев, нецензурных по форме и угрожающих по содержанию. По приказу командира «Морского дракона» его старший помощник подыскал подходящий баркас: шестнадцативёсельный (хотя предполагалось, что они не понадобятся), без течей, с возможностью установки мачты (что Мешков также полагал излишним). Это плавательное средство вполне могло вместить человек десять с изрядным грузом или же вдвое больше, но без такового. |