Книга Анна Петровна. Привенчанная цесаревна, страница 96 – Нина Молева

Светлейший взглядом следит. Значит, сам его и послал. Ждёт, что получится. Сама к Лизаньке бросилась. Всё сказала. Она в смех: мне, мол, меншиковской Марье? Да что там толковать!

Феофан ещё раз мимо прошёл: зря, государыня цесаревна, ой зря. Спиной повернулась. Герцог подошёл. Комплимент длинный сказал. Позже мне толковать стал: меня благодарите, что дело замял. Пётр Андреевич с Девиером тоже к ручке не подошли. Остальные заторопились. В черёд стали. Комплименты готовят.

Лучше не вспоминать. Двадцать пятого... мая... А двадцать седьмого как снег на голову — приговор обоим. Петру Андреевичу! В его-то восемьдесят лет. В Соловецкий монастырь.

Жизнь какую граф прожил. По годам перелистать, не поверишь: столько на долю одного человека. Служить при дворе стольником стал, когда государя батюшку на престол избрали. В бунте стрелецком не за Нарышкиных стоял. Государь батюшка сколько раз повторял, что Толстой кричал, не кто иной, как Нарышкины царевича Иоанна Алексеевича задушили.

Долго государь батюшка обиду помнил, веры к нему никакой не имел, даром что в Азовском походе лучше других себя выказал. Меншиков Петра Андреевича перед государем батюшкой обелил, изловчился.

Да и не справиться никому было с царевичем Алексеем Петровичем, не вернуть его в Россию на погибель, если бы не Толстой.

Что мне тогда — десять лет было. Только и запомнилось, как то тут, то там при дворе толковали: страшный человек. Следствие над царевичем вёл.

В суде участвовал — громче других смертной казни требовал. Сколько поместий за это получил да ещё Тайную канцелярию. Чтоб крамолу в пользу казнённого выкорчёвывать.

Господи! Слово-то какое сорвалось: казнённого! Ну, был приговор. Ну, согласились между собой о казни все сенаторы. Только не дожил царевич до казни. Государь батюшка сказал: вольной смертью помер, и нечего людей с толку сбивать.

Сам-то Пётр Андреевич проговорился. Один-единственный. Мол, меншиковских рук дело. Оправдал его: всё равно один бы конец был. Государыня матушка в день своего коронования графским титулом Петра Андреевича наградила.

Из-за меня рассорился и со светлейшим, и с государыней родительницей. Меня хотел на престоле видеть. Меня... А теперь.

Месяц после ссылки Петра Андреевича прошёл. Да нет, и того меньше — недели три обручённого жениха Лизанькиного епископа Любекского ^[22] не стало. Сестрица уж к отъезду готовиться стала. Как птичка на заре, щебетала, радовалась. Нет епископа. Никого нет.

Никогда не видывала, чтобы Лизанька такими горючими слезами обливалась. И всё втихомолку. Чтоб никто не увидел. Не услышал. Вечерами заходила. Руки себе в кровь кусала. Глаза преогромные. Под глазами круги чёрные. А терпит, терпит, голубушка.

Да разве вытерпишь. Александр Данилыч — мало ему государыни-невесты — решил ещё и сына на младшей царевне-внуке женить. На Наталье Алексеевне младшей. Всё торопится. Всё под себя гребёт. На именины императора, 29 июня, орден Екатерины именем императора и обеим дочерям дал, и Варьке-горбунье. Покрасоваться. Матушкин орден. Смотрит. Глаза бешеные. Радостные: всего, мол, моё семейство заслуживает. Никогда, мол, России с нами, Меншиковыми, за заслуги наши не расплатиться.

Третьего июля, на день Голиндухи, вернул из ладожского монастыря царицу постриженную Евдокию Фёдоровну. Со всяческим почётом. В Петербурге селить не стал — в московский Новодевичий монастырь устроил. Еле-еле внуков бабку навещать заставил. Ему-то нужно, им — нет.

В те же дни герцога к себе пригласил. Не меня — герцога одного. Разговор, видно, злой вышел. Карл вернулся — от гнева ртом воздух ловит, за горло держится.

Светлейший его за службу поблагодарил, да и сожалеть начал, что пора уже герцогу с супругой восвояси собираться. Мол, в родных краях давненько не бывали. Намекнул: так и власти лишиться недолго.

У Карла ума хватило начать торговаться — чтоб ещё в Петербурге пожить, в русский службе. Светлейший злиться начал. Не он, мол, решает, а император. Так вот императору присутствие герцога Голштинского в его столице неудобно и неприятно. Не говоря, что и двор в Петербурге недолго задержится: в Москву на коронацию поедет, а там герцогу и вовсе делать нечего, иначе придётся представителей других иноземных государств приглашать.

— Что делать, что делать будем, герцогиня!

— Как что? Соберёмся и поедем.

— Куда? Да знаете ли вы, сколько содержание двора одного стоит? Сколько надо дворец и замок загородный в порядок приводить? Ваш родитель обещал существенную поддержку.

— Но императора нет в живых.

— Но обязательства предыдущих монархов берут на себя их преемники. Во всяком случае, так принято во многих цивилизованных странах.

— Мне не приходят на память подобные примеры. Скорее всего они очень немногочисленны и связаны с особыми обстоятельствами.

— Наши обстоятельства совершенно также следует назвать особыми. Русская корона не выполнила ни одного из данных мне при заключении брака обещаний. Ни одного! Всё, что я выиграл в результате этой матримониальной комбинации, это супруга, которая и не думает заботиться об интересах моего дома.

— К кому вы намеревались бы обратиться с вашими напоминаниями?

— Да хотя бы к тому же Меншикову, если бы у вас хватило гибкости и ума не портить с ним отношений и не удовлетворять свою спесь за счёт его дочери, которая и так станет российской императрицей.

— Я думаю, наш разговор не имеет смысла, герцог. Нам придётся уехать, и как можно скорее.

* * *

Цесаревна Анна Петровна, А. Г. Строганов

В личных покоях герцогини Голштинской как в пустыне. Никто не забежит с визитом, с новостями. Прислуга вся разбрелась. Те, кому с цесаревной в Голштинию ехать, с родственниками прощаются. Да сколько их! Герцог сказал, достаточно личной прислуги. Остальных на месте брать дешевле выйдет. Да и не одно это. Понятно, немецкая прислуга лучше за новой герцогиней доглядит. Обо всём думать перестала — лишь Маврушка Шепелева осталась. Самая близкая. После Лизаньки единственная.

Камер-лакей в дверях:

— Ваше высочество, государыня цесаревна, посетитель к вам. Соблаговолите ли принять?

— Посетитель? Кто ещё?

— Барон Александр Григорьевич Строганов. Желает апшид вам, государыня, сложить. Сказывал ему, что времени у вас нету, очень просит.

Сердце оборвалось. Только сейчас поняла, как ждала, надеялась. Да какая тут надежда! И вот...

— Государыня-цесаревна, хотя и сознаю, насколько мой визит не ко времени, но не мог удержаться, чтобы, нарушая все приличия, не просить о милостивой аудиенции.

— Как вы решились, ваше сиятельство? Вряд ли ваш визит придётся по сердцу отцу царской невесты.