Книга 1356. Великая битва, страница 54 – Бернард Корнуэлл

– Господи! Эй, малый, ты меня слышишь? – гаркнул он. – У нас его жена!

Караульный высунулся между зубцами, снова посмотрел на Кина, но ничего не ответил и через мгновение исчез за камнями.

– Ты глухой? – не выдержал Кин.

– Сын мой, – вступил отец Левонн. – Я священник! Дай нам поговорить с твоим господином!

Никакого ответа. Луна осветила замок и посеребрила рябь, поднятую во рву ветром. На стене надвратного укрепления показался еще один человек, но и он быстро исчез.

Кин знал, что Томас с дюжиной парней смотрит из-за деревьев, но мог только догадываться, кто еще наблюдает за ними через узкие бойницы каменной стены и погруженных в тень башен; и не натягивают ли эти наблюдатели тетивы арбалетов, заряженных короткими тяжелыми болтами с наконечниками из стали. Волкодавы, увязавшиеся за Кином, поскуливали.

– Нас кто-нибудь слышит? – воззвал бывший школяр.

Порыв ветра развернул флаг на донжоне замка. Знамя заполоскало, потом опало, когда порыв стих. В долине заухала сова, собаки вскинули головы и стали принюхиваться. Элоиза тихо зарычала.

– Тише, девочка, – сказал Кин. – Успокойся. Завтра мы поохотимся на зайцев, а то и на оленя, если повезет.

– Англичанин! – раздался оклик со стороны замка.

– Если так нужно оскорбить человека, то нельзя ли подойти к делу с умом? – отозвался Кин.

– Возвращайтесь утром! Приходите на рассвете!

– Дай мне переговорить с твоим господином! – крикнул отец Левонн.

– Ты священник?

– Да.

– Вот тебе ответ, отче!

На одной из башен щелкнула тетива, арбалетный болт пронизал лунную ночь и упал на дорогу ярдах в двадцати от всадников. Он чиркнул по дерну и остановился между перепуганными псами.

– Похоже, отец, придется нам подождать до утра, – сказал Кин.

Он развернул коня, ударил его пятками по бокам и ускакал за пределы досягаемости арбалетов.

До утра.

* * *

Граф де Лабруйяд ужинал. На столе стояли пирог с олениной, жареный гусь, ветчина под густым слоем приправленного лавандой меда и блюдо с откормленными просом овсянками, любимым лакомством графа. Его повар умел замачивать этих пташек в красном вине, а потом быстро обжаривать на сильном огне. Граф понюхал одну птицу. Само совершенство! Аромат был таким аппетитным, что у него почти закружилась голова. Лабруйяд втянул в рот крошечную тушку, хрупкие косточки захрустели, а по подбородку потек желтый жир. Еще повар зажарил трех вальдшнепов, пропитав тонкоклювых птиц смесью меда и вина.

Есть граф любил. Его слегка смущало, что гости, суровый отец Маршан, сэр Робби Дуглас и этот забавный рыцарь-девственник, до сих пор маются дурью в часовне, но дожидаться их не хватало терпения. Овсянки подоспели с пылу с жару, а темные грудки вальдшнепов были слишком вкусны, чтобы медлить. Поэтому граф велел передать гостям, что они могут присоединиться к нему, когда закончат.

– Роланд славно справился, – сказал Лабруйяд своему управляющему.

– Действительно, мессир.

– Малый захватил жену Бастарда! Роланд, может, и девственник, – тут граф издал смешок, – но не круглый дурак. Давай-ка посмотрим на нее.

– Сейчас, мессир?

– Зрелище поинтереснее, чем этот болван, – отозвался граф, указав на менестреля, играющего на маленькой арфе и воспевающего военные подвиги господина. Песня содержала по большей части вымысел, но домашние графа делали вид, что верят ей.

– К завтрашнему утру все готово? – поинтересовался Лабруйяд, прежде чем управляющий отправился выполнять поручение.

– «Готово», мессир? – переспросил сбитый с толку слуга.

– Вьючные лошади, доспехи, оружие, припасы. Чрево Господне, мне что, все надо делать самому?

– Все готово, мессир.

Толстяк хрюкнул. Герцог Беррийский вызвал его в Бурж. Герцог, конечно, был всего лишь сопливым мальчишкой, и графа подмывало сделать вид, будто он не получал вызова. Только вот этот сопливый мальчишка – сын короля Франции, и арьербан сопровождался письмом, деликатно напоминавшим, что граф не откликнулся на два предыдущих вызова и отказ повиноваться является основанием к изъятию земель. «Мы убеждены, – значилось в письме, – что вы желаете сохранить поместья, поэтому с радостным нетерпением ожидаем прибытия вашего в Бурж, зная, что вы приведете множество арбалистов и латников».

– Арбалистов, – буркнул граф. – Почему он не может назвать их арбалетчиками? Или стрелками?

– «Он», мессир?

– Герцог, болван. Проклятый сосунок. Сколько ему: пятнадцать, шестнадцать? Еще молоко на губах не обсохло. Арбалисты, тоже мне!

Тем не менее граф собирался взять в Бурж сорок семь арбалистов – или арбалетчиков – и шестьдесят семь латников. Контингент изрядный, даже более многочисленный, чем та маленькая армия, с которой он пошел отбирать Бертиллу у Вийона.

Он подумывал отдать это войско под начало одному из своих капитанов, а самому остаться дома под прикрытием двадцати арбалетчиков и шестнадцати латников, составлявших гарнизон замка. Однако угроза лишиться поместий заставила его выступить лично.

– Ну, так веди ту женщину! – бросил Лабруйяд управляющему, который медлил, думая, что у его сиятельства могут возникнуть новые вопросы.

Граф поднес к губам вальдшнепа и впился в отдающее медом мясо. Оно не такое нежное, как у овсянки, подумал он, бросил вальдшнепа и засунул в рот десятую по счету овсянку.

Он все еще обсасывал маленькую тушку, когда Женевьеву с сыном ввели в малый зал, выбранный графом для ужина. Большой зал был полон его воинами, которые пили его вино и ели его пищу, хотя оленину, овсянок или вальдшнепов им не подавали. Лабруйяд похрустел косточками певчей пташки, проглотил еду и указал на довольно близко расположенное к столу место, где большие свечи могли осветить Женевьеву.

– Поставьте ее сюда, – приказал он. – А мальчишку зачем привели?

– Она настояла, мессир, – ответил один из латников.

– Настояла? Она не в том положении, чтобы настаивать. Тощая ведьма, а? Повернись-ка, женщина!

Женевьева не пошевелилась.

– Повернись, я сказал! Вокруг себя, медленно, – велел граф. – Люк, если она не подчинится, можешь ее ударить.

Люк – латник, притащивший пленницу в зал, занес руку, но бить ему не пришлось. Женевьева сделала оборот и дерзко посмотрела графу в глаза. Он утер рот и подбородок салфеткой и выпил вина.

– Раздень ее! – скомандовал Лабруйяд.

– Нет! – воспротивилась Женевьева.

– Я сказал, раздень ее, – повторил толстяк, глядя на Люка.

Прежде чем тот успел повиноваться, дверь палаты отворилась и на пороге появился Жак – теперь старший из капитанов графа.