Книга 1356. Великая битва, страница 77 – Бернард Корнуэлл

– Это герб Дугласов? – с угрозой спросил он.

– Это наисвятейшее сердце Христово, – ответил кардинал прежде, чем Скалли успел открыть рот.

Едва ли Скалли понял вопрос, заданный по-французски. Шотландец к тому времени поднялся и так злобно смотрел на Уорика, что кардинал, испугавшись, что увешанный костями дикарь может начать драку, оттеснил его в толпу монахов, сгрудившихся у алтаря.

– Эти люди, – Бессьер указал на арбалетчиков и латников в ливреях де Лабруйяда, – служат Церкви. Мы выполняем миссию, порученную его святейшеством папой, а вы, – он нацелил обвиняющий перст на графа, – мешаете нам выполнять долг.

– Никому я ни черта не мешаю!

– Тогда покиньте сию обитель и позвольте нам продолжить наши молитвы, – потребовал кардинал.

– Молитвы? – спросил граф и посмотрел на Томаса.

– Убийство, милорд.

– Справедливое наказание! – пророкотал Бессьер. Указывая на Томаса, палец его дрожал. – Этот человек предан анафеме. Он ненавидим Богом, проклинаем людьми и является врагом Матери-Церкви!

Граф поглядел на Томаса.

– Это так? – крайне раздраженным тоном осведомился он.

– По его словам, милорд.

– Еретик! – Кардинал, нащупав слабое место, усилил напор. – Он осужден! Как и эта шлюха, его жена, и та шлюха, прелюбодейка! – Церковник указал на Бертиллу.

Граф посмотрел на Бертиллу, и зрелище, похоже, несколько рассеяло его дурное настроение.

– Этих женщин ты тоже собираешься убить?

– Кара Господня справедлива, неотвратима и милосердна, – заявил Бессьер.

– Этого не будет, пока я тут стою, – воинственно ответил граф. Потом повернулся к Томасу. – Эти женщины под твоей защитой?

– Да, милорд.

– Встань, – велел ему граф. Томас все еще стоял на коленях. – Ты англичанин?

– Истинно так, милорд.

– Он грешник и осужден Церковью, – настаивал кардинал. – Этот человек вне правосудия людского, но подлежит суду Божию.

– Он англичанин, – с нажимом произнес граф. – Как и я. И Церковь не карает сама! Она предает людей мирской власти, а сейчас я и есть эта власть! Я граф Уорик и не стану убивать англичанина во имя Церкви, если только мне не прикажет этого архиепископ Кентерберийский.

– Но он предан анафеме!

На это заявление лорд ответил издевательским смехом.

– Два года назад ваши чертовы священники отлучили двух коров, гусеницу, жабу и всех в Уорике! – воскликнул он. – Вы используете отлучение, как мать березовую розгу для воспитания ребенка. Вы его не получите – он мой, он англичанин.

– К тому же, – тихо промолвил сир Реджинальд Кобхэм по-английски, – теперь нам нужен каждый английский лучник, которого мы сможем найти.

– Так что привело вас сюда… – спросил Уорик кардинала и после намеренно оскорбительной паузы добавил: – ваше высокопреосвященство?

Лицо священнослужителя перекосилось от злобы из-за того, что его лишили вожделенной мести, но прелат взял себя в руки.

– Его святейшество папа послал нас умолять вашего принца и короля Франции заключить мир, – сказал Бессьер. – Мы путешествуем под Божьей защитой и признаны посредниками вашим королем, принцем и Церковью.

– Мир? – Граф буквально выплюнул это слово. – Передай узурпатору Иоанну, пусть уступит французский трон его законному владельцу Эдуарду Английскому. Тогда ты получишь свой мир.

– Святой отец уверен, что произошло уже слишком много убийств, – благочестиво заявил кардинал.

– И ты собирался умножить их число, – заметил Уорик. – Мира не достигнуть, если убивать женщин в монастырской церкви. Поэтому уходи! Принца ты найдешь в той стороне. – Он указал на север. – Кто здесь аббат?

– Я, мессир. – Из погруженной в тень апсиды вышел высокий лысый человек с длинной седой бородой.

– Мне нужны зерно, бобы, хлеб, вино, вяленая рыба. Мне нужно все, что годится в пищу людям и лошадям.

– У нас очень мало запасов, – нервно произнес аббат.

– Тогда мы заберем то немногое, что у вас есть, – отрезал граф, потом снова посмотрел на кардинала. – Вы еще здесь, ваше высокопреосвященство? Я ведь велел вам уйти. Вот и уходите. Этот монастырь теперь в английских руках.

– Вы не можете приказывать мне, – возразил Бессьер.

– Я только что это сделал. И у меня больше лучников, больше мечей и больше воинов, чем у вас. Так что уходите, пока я не разозлился и не вышвырнул вас отсюда.

Бессьер поколебался, но все же счел, что благоразумие выгоднее неповиновения.

– Мы уйдем, – заявил он. Потом махнул своим людям и спустился в неф.

Томас двинулся наперерез Скалли, но обнаружил, что шотландца нет.

– Скалли! – воскликнул Бастард. – Где он?

Аббат указал на спрятанную в тени апсиды арку. Томас подбежал, распахнул дверь, но снаружи не было ничего, кроме полоски залитых светом булыжников мостовой и внешней стены монастыря.

Меч Рыболова исчез.

* * *

Луна, скользящая в прорехах между высокими облаками, давала вместе с факелами достаточно света, чтобы убедиться – двор позади церкви пуст. Волосы на затылке у Томаса поднялись; опасаясь, что шотландец скрывается в засаде в тени, он обнажил меч. Длинный клинок с шорохом вышел из горловины ножен.

– Кто это был? – раздался голос.

Томас, сердце которого заколотилось, быстро обернулся. Заговорил с ним избитый в кровь черный брат.

– Шотландец, – ответил Томас и вновь стал вглядываться в темноту. – Опасный шотландец.

– Малис у него, – равнодушно бросил монах.

Шум в кустах заставил Томаса повернуться, но это была просто кошка, которая спрыгнула с низких ветвей и засеменила в сторону далеких строений.

– Кто вы? – обратился Бастард к монаху.

– Меня зовут брат Фердинанд, – ответил тот.

Томас всмотрелся в него и увидел перед собой старика, морщинистое лицо которого было в крови.

– Как вы поранили нос и губу?

– Я отказался указать, где находится Малис, – признался брат.

– Поэтому они вас избили?

– Это сделал шотландец по приказу кардинала. Потом аббат сказал им, где спрятан меч.

– В усыпальнице?

– В усыпальнице, – подтвердил брат Фердинанд.

– Вы побывали в Мутуме, – с укором произнес Томас.

– Граф Мутуме был моим другом, – ответил монах, – и был добр ко мне.

– И еще граф Мутуме был Планшаром, – сказал Томас. – А семья Планшар – еретики.

– Он не был еретиком, – яростно возразил брат Фердинанд. – Грешником, возможно, но кто из нас не грешен? Но не еретиком.