Книга Осень в Сокольниках, страница 45 – Эдуард Хруцкий

— Иди раздевайся, останешься у меня.

Дом, в котором жил Суханов, был знаменитым. Пожалуй, второго такого не было в Москве. О нем написал роман прекрасный писатель, так рано ушедший из жизни. Театр на Таганке поставил спектакль. Дом этот было видно издалека. Он предварял Замоскворечье, словно сторож. Огромный, мрачновато-серый, украшенный наградами из мемориальных досок. Не дом, а целый город в городе. Со своими легендами, прошлым, тайнами. Если бы могли говорить эти стены! Как много рассказали бы они о тех, чьи профили сегодня чеканно выбиты в гранитных квадратах и овалах. Со стародавних времен въезд во двор этого дома ограничивали запрещающие знаки, в обиходе именуемые кирпичами. Но Филиппыч знал, кому можно проезжать под знаком, а кому нельзя.

Во дворе шел ремонт, неистово стучал дизель, лежали огромные кучи строительного мусора.

— Вон десятый подъезд, — сказал всезнающий Филиппыч и точно подогнал машину к нужной двери.

— Все ты знаешь, Филиппыч, — улыбнулся Вадим.

— Здесь раньше наш начальник главка жил.

— Это когда раньше? — хитро поинтересовался Калугин.

— Когда вас, товарищ подполковник, еще в проекте не было.

Со старшими офицерами Филиппыч всегда говорил на «вы».

Вадим вылез из машины.

— Мне пойти с вами, Вадим Николаевич? — поинтересовался Калугин.

— Не стоит, Игорь, думаю, что вдова профессора Суханова в данный момент не стоит с обрезом у дверей.

Вадим вошел в подъезд. В вестибюле как признак былой респектабельности висели электрические часы. Они навечно показывали одиннадцать часов. Вадим автоматически взглянул на свои. Было 15:25.

У дверей с медной табличкой «Профессор Суханов» он позвонил. Ему открыла невысокая женщина в темно-синем костюме из джерси. На лацкане висел орден Ленина.

— Добрый день! Моя фамилия Орлов. Я договаривался с вами по телефону.

— Доктор биологических наук Суханова Надежда Павловна. Вы из милиции?

— Да.

— Проходите, товарищ Орлов.

— Меня зовут Вадим Николаевич, Надежда Павловна.

Они вошли в огромную, как показалось Вадиму, гостиную. Потом он понял, почему комната представилась ему такой большой. В ней почти не было мебели. Стол посередине, шесть стульев, низкий поставец для посуды у стены, старинные часы в углу. Они отбили полчаса, как будто здороваясь с ним. Звук их был мягок и ненавязчив. На стенах висело несколько картин русских мастеров, но кого именно, Вадим так и не узнал, он был не силен в живописи.

— Садитесь, Вадим Николаевич.

— Спасибо.

— Вы пришли по поводу Вали?

Она спросила именно Валю, а не сына. Спросила таким тоном, будто Суханов вот-вот войдет в эту комнату.

— Да, Надежда Павловна.

— Что вы хотите о нем узнать?

— Все.

— Это слишком неконкретно. Для чего это вам?

— Я смотрел дело по обвинению вашего сына, оно оставило у меня двойственное впечатление.

— Вы верите в виновность Вали?

— А вы?

— Я нет.

— Так почему же вы не подали ни одной кассационной жалобы?

— Валя запретил мне это делать.

— А почему?

— Он просто запретил.

— Надежда Павловна, я юрист, а наша наука, как ни странно, весьма точная. Ответьте мне, как попали к вашему сыну картины и иконы, украденные у академика Муравьева?

— Меня тогда не было в Москве. Я работала в нашем Новосибирском отделении. Сын ничего не сообщил мне о случившемся.

— Странно.

— Что странно?

— Да так, мысли вслух.

— Что вас еще интересует? — резко спросила Суханова.

— Откуда взялись дома семь тысяч?

— Это мои деньги, я оставила их Вале на машину. Вы мне поверите на слово или принести сберкнижку?

— Лучше сберкнижку.

Суханова встала, вышла в другую комнату. Через несколько минут она вернулась и протянула Вадиму сберкнижку.

— Не смущайтесь, смотрите, у нас честные деньги. Могу отчитаться перед вашей наукой за каждую копейку.

Вадим раскрыл книжку и сразу увидел в графе «расход» сумму семь тысяч. И число увидел, и год.

— Пойдемте, я покажу его комнату.

Они вышли в коридор, и хозяйка открыла одну из дверей. У Валентина Суханова была прекрасная светлая комната. Солнце врывалось в нее и сверкало на кубках и медалях, навалом лежавших и стоявших в застекленном стеллаже. Мебель здесь была под стать солнцу, светло-желтая, современная, легкая на вид и удобная. На стенах летели куда-то гоночные машины неведомых Орлову марок.

— Валя добрый, умный и светлый мальчик.

— Надежда Павловна, что случилось с вашим сыном год назад?

— Я знаю только одно: у него появилась женщина.

— Кто?

— Я не знаю ни ее имени, ни фамилии.

— Вы могли бы описать ее?

— Я видела ее один раз мельком у нашего дома. Она очень красивая.

— Я прошу вас, — сказал он, — вспомните еще что-нибудь.

— Он очень изменился тогда. Стал не свой. Валя очень полюбил ее.

— Он пишет вам?

— Да. И в каждом письме просит не подавать кассации.

— Вы ездили к нему?

— Да.

— Он очень изменился?

Суханова с удивлением взглянула на Вадима:

— Мой сын не может измениться ни при каких обстоятельствах — он мужчина.

— Если вы еще что-нибудь вспомните, позвоните мне по этому телефону. — Вадим положил на стол заранее написанные номера. — Второй — домашний, можете звонить даже ночью. Я подойду.

Открывая дверь, Суханова спросила его:

— Зачем вы приходили?

— За правдой, — ответил Вадим.

Кафтанов вернулся из райисполкома в прекрасном настроении. Три квартиры для сотрудников, остро нуждающихся в жилье, пробить все же удалось. Он просил пять. Но председатель исполкома, молодой, энергичный, бывший инженер— строитель, сказал ему:

— Андрей Петрович, я ведь не свои даю. Бери пока три, а две остальные твердо обещаю в следующем году.

— Обещаешь, Сергей Иванович? — лукаво спросил Кафтанов.

— Твоим обещаю.

— Смотри.

Они расстались довольные друг другом. Да и вообще Кафтанов рассчитывал максимум на два ордера, поэтому считал, что день сегодня задался. Он снял форменный китель, повесил его на плечики.