Книга Сестрички не промах, страница 45 – Татьяна Полякова

— Чего дальше… Иваныч ушел, а эти мне допрос устроили — куда ты бежать задумала. А я говорю: «Куда ж ей бежать, если она к Сашке неровно дышит и все затеяла с большой на него обиды. Вон, — говорю, — сидит под горкой, любимого дожидается». И тычу на «Фольксваген». А этот чертов Макс ядовито спрашивает: «У сестрицы вашей справка есть?» — «Откуда?» — говорю. А он мне: «Из психушки». — «Справок у нее сколько угодно, и из психушки и из иных мест, а убегать она никуда не думала, просто на Сашку за мумию разозлилась, за то, что про деньги умолчал, то есть, выходит, обманул. А она страсть как обманщиков не жалует…» Десять минут говорила…

— Молодец, — похвалила я и закрыла блаженно глаза.

Спали мы до самого обеда, а потом пошли копать. Только за лопаты взялись, как на пустыре появились Макс, Сашка и задумчивый Коля-Веник. Макс устроился на фундаменте и стал ко мне приставать:

— Клей говорит, ты рассказывала, будто тут полно ходов подземных?

— Никакого Клея я не знаю, — хмуро ответила я.

— А его ты знаешь? — ткнув в Сашку пальцем, спросил Максим.

— Его знаю, — согласилась я. — А если ты моего парня будешь всякими глупыми словами обзывать, получишь по носу.

Макс моргнул, потом спросил удивленно:

— Ты чокнутая, что ли?

— Завязывай хамить, — влез Сашка. — Разговаривай с ней по-нормальному, а не можешь, так и мотай отсюда.

Я удовлетворенно кивнула, Сашка сурово нахмурился, а Макс раздвинул рот до ушей. После чего ласково спросил:

— Елизавета Петровна, а Александр Сергеевич говорил, будто вы ему про ходы рассказывали.

— Рассказывала, — кивнула я и у Сашки спросила:

— Ты правда Александр Сергеевич?

— Правда.

— Красиво. Мне нравится.

— Я рад, — сказал он совершенно серьезно.

— И я, — сказал Максим. — Елизавета Петровна, а где эти самые ходы?

— Я только один знаю. Тот, откуда мумию свистнули.

— Так, может, всего один и есть?

— Нет. Должен быть другой. Где-то во флигеле. Через него вредитель шастает. Мы капкан ставили, но он не попался.

— Значит, во флигеле?

— Вот что, Макс, — заявила я, опершись на лопату. — Сашка темнить стал и баксов лишился. Ты начнешь воду мутить, я и тебя чего-нибудь лишу. Так что давай по-честному. Мы с Марьей сокровища ищем. Они наши, то есть семейные. Мы жмотов не любим и сами не жмотничаем, так что если в долю хотите — пожалуйста, будем вместе искать.

— Мне ваши сокровища без надобности, — заявил он.

— Чего ж тебе тогда? — нахмурилась я, а Мышильда тут же влезла:

— По какой такой надобности тебе здесь отираться, если наши золото-бриллианты не нужны?

— У меня свой интерес, — хмыкнул он.

— Не пойдет. Скажи какой или проваливай от нашего фундамента.

— Скажи им, — кивнул Сашка. — Они не проболтаются.

— Не проболтаемся, — заверила Мышильда.

Макс тяжко вздохнул, посмотрел в небо, затянутое темными тучами, и спросил:

— Вы знаете, кто такая ваша мумия, о, черт… кто такой?

— Ну… — пожала плечами сестрица. — Ленкин ухажер.

Максим скривился.

— Точно. При нем были большие деньги. Не его. Он их где-то запрятал, а мы должны найти их.

— Ясно, — вздохнула я. — Ищите. Мы не против. Ваши деньги нас не интересуют, на чужое не заримся.

— Спасибо, — поблагодарил Максим, а я спросила:

— Только с чего вы взяли, что он их здесь спрятал, мало ли мест на свете?

— Их только накануне пожара к нему доставили.

— Может, деньги сгорели? Они бумажные, а полыхало будь здоров.

— Не такой он дурак, чтобы в доме оставить. Менты с обыском явятся, и денежки тю-тю… Нет, тайник должен быть надежным. Вот я и подумал об этих ходах. Место идеальное.

— Да, — согласились мы с Мышильдой. — Если, конечно, Ленкин ухажер о них знал.

— Ну, если знал об одном, мог знать и о другом…

— Логично, — согласилась сестрица, погрызла ноготь и добавила:

— Будем искать. Мы сокровища, вы свои деньги.

На том и порешили.

День прошел мирно и находками не потряс. Ближе к вечеру Максим куда-то исчез, чему мы совсем не опечалились. На пустыре стало веселее, даже Колька немного пришел в себя и порадовал речами. Парень он был не простой, на жизнь смотрел философски, очень многое в ней его печалило, и он хотел бы внести в нее кое-какие изменения. Одним словом, самородок. Мышильда его зауважала и ближе к вечеру обращалась уже исключительно по имени-отчеству, то есть Николай Васильевич, а он к ней Марья Семеновна. Предпоследний, явившись звать нас к ужину, присел послушать разговоры, задумался надолго, вдохновился и, взобравшись на фундамент, прочел «Быть или не быть». Мы озарились лицами и посветлели душой, после чего Михаил Степанович, глядя на реку, исполнил «Ой, ты степь моя»…

По домам разошлись поздно, чувствуя себя совершенно родными. Иннокентий Павлович сидел на скамейке возле своего дома и громко вздыхал. Евгений, начавший день в пять утра и встретивший солнце с участковым Иванычем, потом очень долго успокаивал нервы, взбудораженные пожаром, то с Михаилом Степановичем, то с горевавшим Иннокентием и теперь к ужину выйти не мог, так как почивая в кресле в мамашиной спальной. Ужинать втроем было непривычно, и мы пригласили Сашку с Колей-философом (Макс по-прежнему отсутствовал). Поужинали, еще немного поговорили, спели на два голоса под руководством умелого Михаила Степановича «Нас извлекут из-под обломков», и Коля неожиданно всплакнул, а мы с Мышильдой решили, что он был танкистом. Потом выяснилось, что танкистом был не Коля, а его отец, но отца он никогда не видел, потому что тот так и не женился на его матери. В общем, посидели душевно и ближе к полуночи отбыли спать.