Онлайн книга «Петр Иванович»
|
– Если не хотите простоять всю ночь, придется лечь на пол, – сказал один из красногвардейцев. Когда дверь закрылась, Ребман собрал все свое мужество и попросил разрешения позвонить по телефону. – Кому? – поинтересовался комиссар, который уже успел повесить куртку и фуражку на вешалку, снять пистолет и сесть за стол. Ребман назвал имя той, которую раньше считал обыкновенной стенографисткой и которая потом оказалась одним из руководителей большевистской партии. Комиссар осекся: – Что вам нужно от Анны Гавриловны? Вы с ней знакомы? – Я у нее квартирую. Тогда комиссар указал на телефонный аппарат, стоявший рядом с ним на столе. Затем приказал охране: – Закройте дверь! Ребман снял трубку и попросил соединить его с номером 24–55. – Двадцать че-ты-ре-пять-де-сят-пять? – медленно повторила телефонистка. – Да, пожалуйста! Прошла, казалось, целая вечность, пока на другом конце провода не отозвался заспанный голос: – Это вы, Екатерина Андреевна? – Кто это говорит? – Это я, Петр Иванович. Анюта дома? А Маруся? – Нет, они в театре, – донеслось в ответ. – А когда придут домой? – Не знаю. Но наверняка поздно. А в чем дело? Ребман попытался вкратце изложить суть. Но хозяйка сразу его оборвала: – С ЧК мы не желаем связываться, это слишком опасно! И повесила трубку. Ребман чуть было не рассмеялся. – Ну и что? – спросил комиссар. – Дома одна мать. Старая дама до сих пор не знает, кто ее дочь. – Но вы ведь знаете?! – Я-то знаю! – Зато я не знаю, кто вы такой! – отрезал комиссар. Потом добавил: – Если там больше нет места, можете ночевать здесь, на этом стуле. Ребман вежливо поблагодарил и сел на стуле у стены. Когда комиссар зажег папиросу, Ребман спросил, можно ли ему тоже закурить. – Конечно-конечно, – снова довольно вежливо ответил комиссар. Затем он начал писать, очевидно, рапорт. Ребман стал его изучать: еще совсем молодой, точно не старше его. Судя по всему, еврей: тонкое бледное лицо, маленький своевольный лоб, черные вьющиеся волосы, темные глаза, брови длинные, до ушей, и так близко сросшиеся на переносице, что между ними даже спички не вставишь. И тот же безжалостный взгляд, что всегда появлялся у Михаила Ильича, когда разговор заходил об определенных вещах: дикий взгляд азиата, от которого холодеет сердце. А в остальном он сидит себе, словно школьник, которому на дом задали сочинение и который хочет непременно заслужить хорошую оценку. Тут Ребману пришло в голову, что и шеф ЧК тоже вполне «приличный» человек: говорят, в свободное от работы время он только и делает, что музицирует и выращивает розы! «Стоит ли попробовать еще раз?» – думает Ребман. Он хотел попросить Михаила Ильича поручиться за него или хотя бы объяснить комиссару, кто он такой; ведь дело, судя по всему, только в этом. Но тут он припомнил, как один знакомый однажды говорил, что ни в коем случае нельзя никого впутывать в такие дела, не то пострадают оба. Так уже случилось с одним из его друзей, и после ни о нем, ни о его поручителе больше никто не слыхал. Да, этого делать никак нельзя! В подобных ситуациях мозг всегда работает безотказно, и, поразмыслив немного, Ребман спросил: – А вы знаете Михаила Ильича Аленьева, товарищ комиссар? – А вы знаете Владимира Ильича Ленина?! – Только по имени, лично нет. Но Михаила Ильича я знаю лично. Можно ему телефонировать? Комиссар согласился, с видимым раздражением: – Звоните. Но на этом уже конец. У нас здесь телефон не для арестантов! Ребман заказал номер. Занято. Значит, он дома. Еще одна попытка. Все еще занято. Еще раз. И вот он получил ответ: – Нет, Михаила Ильича нет дома… Будет только на следующей неделе! Получив это известие, Ребман снова сел на свой стул и закурил последнюю папиросу. Время подходило к полуночи. Из помещения за решеткой доносились храп и стоны. Вдруг раздался стук в дверь. – В чем дело? – проворчал часовой. – Мне нужно выйти! – А что, если каждому понадобится? – Да, но мне нужно, я же не могу прямо здесь… – Выпустите его, – говорит комиссар, – и проводите! Охранник отворил дверь и вышел вместе с арестантом. Через некоторое время они вернулись. Арестанта снова заперли в камере. Потом все стихло. Слышно было только, как скрипит комиссарское перо и как время от времени хрипят и стонут за решеткой. «Что же теперь будет? – думает Ребман. – До утра я просижу здесь. Потом они пошлют обыскать мою комнату. И тогда все пропало: пиджак, в кармане которого остался паспорт, висит в шкафу, а когда шкаф откроют, то нужно быть начисто лишенным обоняния, чтобы не услышать запаха табака, и к тому же слепым, чтобы не заметить серебряного сервиза – да еще с императорской дарственной надписью! Предположим, для табака еще можно найти какое-то оправдание, например, что я его приобрел еще до переворота. Но сервиз?!» Как случилось с тем господином Лухзингером (об этом ему рассказывал пастор), у которого в доме хранилось несколько бутылок вина еще со времен золотой свадьбы его родителей. Из-за этого ему пришлось целую неделю вместе с другими представителями высшего общества, включая дам и их дочерей, чистить в казармах клозеты. Понадобились невероятные усилия для того, чтобы его оттуда вытащить. А отец этого господина был не кем иным, как консулом Швейцарии! «Что же будет со мной? Пуля или шило в затылок?» Ожидание, неизвестность, страх и усталость настолько одолели Ребмана, что он весь покрылся потом и был близок к тому, чтобы закричать во весь голос: – Да, я – спекулянт и торгую на черном рынке! Тогда-то и там-то я совершал свои сделки! Доказательства вы найдете под днищем моего шкафа! А теперь делайте со мной, что хотите! Но когда он открыл рот, то услышал свой голос, обращенный к комиссару: – Вы тоже должны всю ночь просидеть здесь, товарищ комиссар? Комиссар не отвечает, только рукой сделал Ребману знак, чтобы тот замолчал. И вновь какое-то время не было слышно ничего, кроме скрипа пера на бумаге. «Здесь, как в морге, но это кладбище живых», – пронеслось в голове у Ребмана. О, как он только не молился, чего только не обещал, лишь бы выйти живым из этого страшного здания! Но долготерпению Божию тоже есть предел… |