Книга Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть, страница 49 – Леонид Петропольский

— Их игра — полное дерьмо. Я просто им об этом сказал, — высокомерно заявил Михаил.

— Отлично! Тебе 24 года, ты разведен, бегаешь от алиментов. Университет ты бросил, выглядишь как бомж, но при этом не хочешь заниматься дерьмом. Чего ты вообще хочешь?

Барковский не колебался ни секунды.

— Власти и денег! — заявил он.

— Серьезно?

— Абсолютно.

— Этого я тебе не предложу.

— А я не за этим и пришел.

— А зачем?

— Я знаю, что сделать с этой игрой, чтобы она продавалась, — заявил Миша.

И достал из кармана флешку. Сотников вставил ее в ноутбук, быстро просмотрел. Спросил:

— Готов выступить со своими тезисами?

— Легко.

Сотников кивнул на дверь в углу кабинета:

— Там есть душ и бритва. Приведи себя в порядок.

Спустя час за столом для переговоров кроме Сотникова сидели еще три человека: инвестор, продюсер и разработчик игры «Школа жизни». У торца стола стоял Барковский. Теперь его было не узнать. Гладко выбритый, одетый в хороший костюм Сотникова, он был похож на мальчика-отличника из старшего класса или на студента. Он говорил:

— Кому интересно играть в вашу игру? Нельзя нарушить ни одного правила, не говоря уже о нормальном преступлении!

— Юноша, мы выпускаем нашу игру, которая приучит граждан жить по закону! — заявил продюсер. — Это станет для них залогом долгой и безопасной жизни!

— Но кто будет покупать эту чушь? — парировал Барковский. — Единственные люди, кому хочется поиграть во взрослую жизнь, — это подростки. Но не в такую же унылую тухлятину! Они это не купят!

Иностранец-инвестор, который очень внимательно прислушивался к словам юного критика, заметил:

— Насколько я помню, наша целевая аудитория — в том числе и подростки.

— Это правда, — сказал Сотников. — Но опрос фокус-групп показал, что подростки воспринимают «Школу жизни» как нечто морализаторское, и поэтому она им не интересна.

Он кивнул Барковскому, и тот вставил в компьютер флешку со своим вариантом игры. На экране замелькали сцены насилия, секса, убийств, гонок, боев без правил. Участниками были подростки.

— Плюньте вы на взрослых, сделайте ставку только на подростков! — вещал юный разработчик. — Дайте им делать в игре все, что захочется. Дайте им трахаться, убивать, гонять на тачках — все, чего им не позволяют в реальной жизни. А главное, покажите им, что значит быть сильным и побеждать слабого. Сделайте игру, где за это никого не наказывают, и все подростки будут ваши! Да, и назовите ее по-другому!

И на экране высветилось новое название: «Спарта».

— Но это незаконно… — осторожно заметил инвестор.

— И почти невозможно технически… — добавил разработчик фирмы.

— Зато очень выгодно! — парировал Сотников. — Почему бы не попытаться максимально точно выяснить, чего хотят подростки, о чем они мечтают? А потом дать им это в виртуальной реальности.

— Но сколько это займет времени? — спросил продюсер. — И как мы это сделаем?

— У меня есть идея, как быстро и качественно собрать данные, — заявил Сотников.

С этого все и началось…

…Сотников и Барковский вышли из машины возле здания школы. Михаил был коротко подстрижен, одет в школьный костюм. Он был практически неотличим от старшеклассников.

Спустя несколько минут они сидели в кабинете директора. Директор Русанов специально отвернулся от стола — якобы искал что-то в шкафу, чтобы не видеть, как Сотников складывает ему в ящик пачки купюр.

— Алешечка Петрович, вы меня буквально под монастырь подводите, — жалобно произнес он своим сладким голосом.

— Юрий Васильевич, сколько мы с вами знакомы, а вы все причитаете, — отвечал Сотников. — Вы же помните, что ни разу вам от меня вреда не было. Откуда же он теперь возьмется?

Услышав звук закрываемого ящика, Русанов повернулся и с улыбкой взглянул на Барковского. Спросил:

— Сколько же вам на самом деле лет, молодой человек?

— Семнадцать, — уверенно ответил «старшеклассник».

— Ну и молодец! Но… а если дети раскусят? Они же чувствуют все! У меня дочь в этом классе учится. Вдруг скажет мне: «Папа, что-то тут не так!»

— Ну, если вдруг, то мы все назад отыграем, — заверил его Сотников. — Это ведь недели на три. Максимум на месяц. И не забывайте, школа получит совершенно новый компьютерный класс!

— Эх, пользуетесь вы моим врожденным авантюризмом! — воскликнул Русанов. — Что ж, пошли знакомиться с классом, Миша Барковский!

…За разговором они и не заметили, как рассвело. Инга уснула в кресле. Крюков вдруг начал шарить руками по карманам.

— Черт, таблетки забыл… — пожаловался он. Было заметно, что ему нехорошо. — А что было дальше?

— Мы начали с того, что провели тест среди его одноклассников. Что бы они сделали, если бы имели полную свободу действий? Когда Барк принес результаты, я был разочарован. Сопли в сахаре… Один написал, что уехал бы в Штаты — играть в «Лос-Анджелес Кингс». Другой собирался пойти по стопам отца и стать хирургом. Третий… Все по правилам! Это был облом. Игра была им совершенно не нужна! Я наорал на Барка, сказал, что мы пролетели, что ему надо уходить.

— И что же Барк?

Сотников зло улыбнулся.

— Барк остался. Он обещал, что все изменится.

— Даже не знаю, кто из вас больший урод, — заметил Крюков.

Посмотрел на часы. Задумчиво произнес:

— Интересно. Что он сейчас им там объясняет?..

…В кабинете английского языка было необычно людно. Школьники сидели на своих местах, кроме Барковского — тот стоял у доски. На задних партах были Царева, Лапиков и Марина Ивановна. У входа стояли уборщица и вахтер — им было любопытно. Рядом примостился один из людей Шорина. Сам Шорин стоял в углу. Трудно было догадаться, что он здесь главный. Но вот он кивнул Барковскому, и тот заговорил:

— Уважаемые педагоги, школьники и родители! Должен вам кое-что сказать. Короче, я как бы не тот, за кого себя выдаю.

Худяков, не представлявший, о чем идет речь, решил повеселиться:

— Барк, если ты сейчас скажешь, что ты гей, я реально повешусь!

Барковский с удовольствием поддержал бы шутку, но знал, что ему этого не позволят. И продолжил:

— Мне двадцать четыре года…

— Чего?! — выдохнула Олеся.

— Мне двадцать четыре. Я в разводе, у меня есть сын, звать Степа…

— Господи, так вот оно что! — воскликнула Царева.

— Двадцать четыре года? — недоверчиво спросил Довженко. — Не понял. Это как?