Книга Фортуна - женщина, страница 84 – Уинстон Грэхем

К своему большому удивлению, я оказался первым из гостей и сразу почувствовал некоторую напряженность. Выражение лица Сандберга не изменилось со вчерашнего дня, разве что стало еще угрюмее. Если я подозревал его, то и он относился ко мне с подозрением — не знаю, по какой причине.

Показав мне все, что только можно — а это была изумительно красивая яхта, со всеми современными удобствами, — Сандберг предложил спуститься в кубрик, чего-нибудь выпить. Мы вели светскую беседу; я посмотрел его библиотеку. Здесь были книги на английском, итальянском и французском языках, причем ни одному не было оказано предпочтение. Не часто приходится видеть на одной полке Карла Маркса, Фому Аквинского и Макиавелли.

Когда Сандберг передавал мне бокал, я обратил внимание на его ухоженные руки со свежим маникюром.

— Вы, должно быть, итальянец? — поинтересовался я.

— Почему вы спрашиваете?

— Из праздного любопытства.

— Вы полагаете, любопытство может быть праздным? Я всегда позволял себе сомневаться в этом.

— Вы говорите по-английски без акцента.

Он бросил на меня быстрый взгляд проницательных глаз.

— Пожалуй, по большому счету я не принадлежу ни одному государству. Я сам себе страна: сам издаю законы и устанавливаю правила. Размеры моего королевства — сорок футов палубы, а поручни — горизонты.

Я пригубил напиток.

— И сами выдаете паспорта?

В глубине его глаз что-то шевельнулось.

— Вы не признаете метафор, мистер Нортон?

— О нет, мне понравился ваш образ, просто я подумал о досадном препятствии.

— Препятствия затем и существуют, чтобы их преодолевать. Купите яхту — и увидите.

— Дайте мне денег — и я куплю яхту.

— Ага, деньги. Еще одно препятствие. Однако, если желание достаточно сильно…

— Где цель, там и средства?

— Обычно так и бывает. Человеческая изобретательность не знает границ. Всегда найдутся способы — хотя, быть может, не всегда приемлемые.

— В каком смысле?

Он поиграл соломинкой для коктейля, то утапливая лимонные корочки в бокале, то давая им всплыть.

— Видите ли, мистер Нортон, для меня лично, как для всякого культурного человека, любая работа неприемлема. Если, конечно, ее не превратить в игру.

— Большинство культурных людей согласятся с вами. Но они не знают, как это сделать.

— Да и не нужно. Иначе они лишились бы возможности сравнивать, и это сделало бы их несчастными. Главное — мера и пропорция.

Я никак не мог решить: то ли он тонко иронизирует, то ли просто обожает читать нотации. На фоне иллюминатора его профиль казался более грозным.

— Как насчет вас? — неожиданно спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Вы находите живопись не только приятным, но и прибыльным делом? Ни за что бы не подумал.

— Вы правы.

— Хотя я могу себе представить, что в качестве хобби это занятие может быть весьма полезным.

Он разгадал мою хитрость прежде, чем я успел применить ее на практике!

— Все может быть полезным — в подходящее время и в подходящем месте.

— Какое же место вы считаете для себя подходящим, мистер Нортон? Неужели Капри?

— Только на то время, что я здесь.

— А потом?

— Это зависит от того, что случится за это время.

Сандберг допил свой бокал и пошел налить еще.

— Могу я позволить себе дать вам совет?

— Я не могу этому помешать.

Он вернулся ко мне.

— Не задерживайтесь на острове. Здешний климат расслабляет. Для добросовестного художника недели вполне достаточно.

— Сами вы, кажется, задержались здесь гораздо дольше?

— Я не художник, мистер Нортон, и уж, во всяком случае, не добросовестный.

— Охотно верю.

— Надеюсь, за эту неделю вам придется убедиться во многих вещах. И среди прочего…

— Да?

— Что мадам Вебер подчас неразборчива в знакомствах.

— В этом меня не нужно убеждать.

— Можете это знать, но не пытайтесь злоупотребить этим.

С минуту мы смотрели друг на друга в упор, и я едва удержался, чтобы не раскрыть карты. Однако в этот момент на палубе послышались шаги, и я понял, что опоздал. У Сандберга дрогнули и опустились веки.

— Прибыли остальные. Поднимемся на палубу?

* * *

Леони Винтер безуспешно чиркала зажигалкой. Пламя возгоралось, но не успевала она поднести зажигалку к сигарете, как ветер с моря гасил его. И так несколько раз подряд. Это был неплохой шанс, и я в мгновение ока очутился рядом с ней.

— Попробуйте мою.

Я выбил пламя, но ветер моментально задул его. Я чиркнул еще раз — зажигалка вообще не сработала. Я предпринял еще пару попыток, но мне удалось извлечь лишь маленькую искорку.

— Ничего страшного, — сказала Леони.

— Прошу прощения. Дайте-ка мне вашу. Попробую заслонить ее от ветра.

Я распахнул пальто и, поместив зажигалку в импровизированное укрытие, снова высек огонь. Леони наклонила светлую голову и закурила.

— Спасибо.

Когда первый дым развеялся, она взглянула на меня — во второй раз за все время. Я где-то слышал о песочно-зеленых глазах, но не представлял, что это такое до тех пор, пока не увидел Леони Винтер. Они, как и говорила Шарлотта Вебер, были обрамлены густыми темными ресницами. Такой оттенок иногда принимает море, но не здесь, в Италии, где слишком много скал, а песок довольно бледного цвета.

— Сегодня слишком ветрено для курения, — прокомментировал я.

— Похоже на то.

Я выбросил за борт свою сигарету, но, движимый потребностью чем-то занять себя, не нашел ничего лучшего, как закурить следующую. На этот раз по закону подлости моя зажигалка действовала безотказно.

Леони Винтер отвернулась и стала смотреть на море. Позади нас в переливчато-синей дымке смутно вырисовывался Неаполитанский залив, а если смотреть в сторону порта, перед глазами высились неправдоподобно прекрасные скалы Соррентийского полуострова — словно расписанный Вероккио задник.

— Куда мы направляемся? — полюбопытствовал я.

— Думаю, что в Амальфи. Мадам Вебер владеет там недвижимостью.

— Я не бывал в Салернском заливе с сорок третьего года.

— Тысяча девятьсот сорок третьего? Вы были здесь во время войны?

— Я служил на эскадренном миноносце — из тех, что защищали берег.