Онлайн книга «Дилетантское прощание»
|
И потом – свекла! Это же трудоемкая культура, требующая определенных кулинарных познаний. Кроме того, Дороти не особо ее любила. И ела только ради бета-каротина. Но вот, извольте: берет из горки перехваченный резинкой пучок, так и сяк его поворачивает, словно хочет изучить, прежде чем положить обратно и взять другой. Я двинулся к ней осторожно, точно к пугливому лесному зверьку. Шагнул бесшумно. Встал рядом, не проронив ни слова. И сам взял свекольный пучок. Мы стояли друг к другу очень близко, соприкасаясь рукавами. Сквозь ткань я почувствовал тепло ее руки, наполнившее меня неописуемым покоем. Вот так и стоять бы вечно. Больше ничего не нужно. – Подсказать чего? – спросила торговка. Еле заметно я качнул головой. – И ботва вам сгодится, – затараторила женщина. – Гляньте, какие зеленые да свежие. Надо только сперва отварить их в подсоленной воде, минут пяток, не больше, а потом растопить шмат масла… Чертова баба. Раскудахталась, клуша несносная. Руке моей стало прохладно, и я, даже не глядя, понял, что Дороти исчезла. Потом она пришла на Спиндл-стрит. На этой улице наша контора. С Пегги и Айрин мы пообедали в маленьком кафе на углу. Затем Айрин отправилась покупать себе туфли, а мы с Пегги неспешно возвращались в издательство. Денек выдался славный – солнечный, но не жаркий, дул легкий ветерок. В кои-то веки мы были одни, и Пегги, кто бы сомневался, сочла момент подходящим для задушевного разговора: – Ну вот… Аарон… Как ты поживаешь? – Поживаю, – сказал я. – Боль поутихла? Или ничуть не легче? – Ну, так… – Ничего, что я об этом спрашиваю? – Ничего. Я не лукавил. В ту минуту мне и вправду хотелось кому-нибудь поведать о своих чувствах. (Я чуть было не сказал «поделиться», но это отнюдь не мое словцо.) – Знаешь, боль как будто спряталась под одеялом. Она никуда не делась, только острые края свои… укрыла, что ли. Но стоит отвернуть уголок одеяла – проверить, там ли она, – резанет как ножом. Наверное, так оно всегда и будет. – Чем тебе помочь? Может, об этом надо говорить чаще? Или не трогать тему вовсе? – Спасибо, все вы и так… И тут вдруг справа от себя я ее почувствовал. Она держалась чуть поодаль, но шла вровень со мной. Я ощутил ее округлые формы и смуглость, ее молчаливость и крайнюю настороженность. Но взглянуть на нее не осмелился. Я остановился. Пегги тоже. И та, что шла справа. – Иди вперед, – сказал я Пегги. – Что? – Ступай! – Да-да, хорошо. – Пегги схватилась за атласную косынку на шее. – Прости, пожалуйста. Я… извини меня! – Она кинулась прочь. В другое время я бы устыдился своей грубости, но теперь мне было все равно. Я дождался, когда Пегги взбежит на крыльцо и скроется в здании. Затем повернулся к Дороти. Она меня рассматривала, спокойно, оценивающе. И выглядела столь же реальной, как знак «Стоянка запрещена» рядом с ней. Нынче она была в черной вязаной блузке (как в тот вечер, когда мы первый раз поцеловались), чуть морщившей под ремнем кожаной сумки. Казалось, она только что с работы. – Я бы спрашивала тебя чаще, – сказала Дороти. – Что, прости? – Мы могли бы разговаривать больше. Но ты всегда меня отталкивал. – Неужели? Какой-то прохожий носком ботинка задел мою трость, на долю секунды я отвлекся, потом вновь взглянул на Дороти, но ее уже не было. – Дороти? – окликнул я. Поток пешеходов, бросавших удивленные взгляды, обтекал меня, словно камень в реке. Дороти исчезла. Шли дни, а я только о том и думал, как ее вернуть. Была ли в ее появлениях какая-то тема, некий обобщающий фактор? Первый раз это случилось, когда я вспоминал нашу совместную жизнь, а вот второй – когда я перебирал латук. В третий раз увлекся разговором с Пегги. Похоже, всякий раз это происходило в совершенно иных обстоятельствах. Однажды вечером я спросил сестру: – Нандина, а наши покойные родители тебе… никогда не являлись? – Мама с папой? – Или еще кто… Бабушка Барб, тетя Эстер… Помнится, с тетушкой вы были очень близки. Нандина перестала нарезать персики – она готовила Гилу очередной фруктовый напиток. Взгляд ее стал жалостливым. – Ох, Аарон… – Что? – Прости, милый, но порадовать нечем. – О чем ты? Да нет, со мной все в порядке. Просто интересно… – Конечно, сейчас тебе кажется, что ты никогда не оправишься, но, поверь, настанет день… Нет, я не в том смысле, что это забудется, такое не забудешь никогда, но в один прекрасный день ты проснешься и поймешь, что впереди еще целая жизнь. – Это я уже понял. Я спрашиваю о другом… – Тебе всего-то тридцать шесть! В этом возрасте многие еще даже не начинали жить. Ты красивый и умный. Придет время, и какая-нибудь славная женщина тебя захомутает. Тебе это, поди, кажется невозможным, но попомни мои слова. И не сойти мне с этого места, Аарон, если я не приму ее всей душой. Клянусь, я приму любую женщину, какую ты приведешь в мой дом. – То есть как в прошлый раз? – спросил я. – А ты вспомнишь былое и скажешь: поверить не могу, что когда-то мне казалось, будто жизнь моя кончена. Меня больше угнетает, что жизнь моя все еще продолжается, мог бы я сказать, но не стал, ибо не хотел сочувственных излияний. Однажды вечером я подъехал к своему дому (Дороти пока больше не появлялась) и прошел туда, где некогда стоял дуб. Дерево убрали, даже пень выкорчевали, а яму засыпали щепками. Это Гил все устроил. А я, помнится, оплатил немалый счет за работу. Появись, Дороти, думал я, посмотри, что переменило всю нашу жизнь. Но вместо нее появилась старая Мими Кинг, жившая через дорогу. Я увидел, как она пробирается через мои кусты бересклета. На сей раз без кастрюльки, однако в фартуке. На седой голове ее подпрыгивали розовые папильотки. – Надо же, Аарон! – крикнула она. – Как хорошо, что ты здесь! Из кухни глянула в окно – а вон он ты! – Привет, Мими. Отдуваясь, старуха подошла ко мне и посмотрела на засыпанную яму: – Грустное зрелище, скажи? – Что ж, дерево это прожило хорошую долгую жизнь. – Сволочь такая. – Мими, сколько уже прошло, как умер твой муж? – Нынче будет тридцать три года. Нет, тридцать четыре. Представляешь? Вдова я уже дольше, чем была женой. – А он когда-нибудь тебе, так сказать… являлся? |