Книга Родной берег, страница 18 – Уильям Николсон

Ларри засмеялся и вернулся к картине.

В полдень появился Диккинсон с корзинкой:

– Милая Мэри над вами сжалилась.

Они втроем уселись в тени тележки с сеном, чтобы съесть хлеб с сыром и выпить сидра. Ларри глянул на Эда: тот раскинулся на скошенной траве, с аппетитом жуя пышный домашний хлеб. На лице и плечах у него подсыхали капли пота.

– Ты похож на красивое здоровое животное, – сказал он.

– Вот и прекрасно, – ответил Эд.

Рекс подошел к мольберту.

– Прямо Сезанн, – похвалил он.

– Стоило вообще мучиться? – усмехнулся Ларри. – Все это уже писали, и намного лучше.

Рекс окинул взглядом молчаливый пейзаж:

– И не подумаешь, что война идет.

– А я люблю войну, – сказал Эд.

– Это потому, что ты романтик, – заметил Ларри. – «И смерть мне мнится почти легчайшим счастьем на земле». ^[7]

– Хорошо сказал.

– Это не я, это Китс.

– Что касается меня, – сообщил Эд, – к Рождеству меня уже убьют, и меня это устраивает. Когда ты готов к смерти, все кругом приобретает особый вкус и запах.

Ларри нахмурился, веря и не веря своим ушам:

– А как же Китти?

– А что с ней?

– Я думал, ты ее любишь.

– О господи, даже не знаю. – Эд растянулся на земле в полный рост. – Какое будущее я могу предложить этой девушке?

– А ты рассказал ей о своих планах умереть к Рождеству? – Она мне не верит. Думает, если будет сильно меня любить, так меня и не убьют.

– Она права, – кивнул Ларри. – Трудно даже вообразить, что человек, которого ты любишь, может умереть.

– Я легко могу представить, что мы все умрем, – ответил Эд. – Видимо, это значит, что я никого не люблю.

– Китти считает, что ты ее любишь.

– Люблю, наверно.

– Ты ведь сейчас говоришь первое, что в голову придет.

Эд перекатился на живот и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел на Ларри.

– Мы с тобой давным-давно знакомы, – начал он, – и нам не нужно расшаркиваться друг перед другом. Мне кажется, мы можем поговорить откровенно.

– Конечно.

– Дело в том, Ларри, что ты, на мой взгляд, очень хороший человек, таких нечасто встретишь. Я совсем другой. Я живу во тьме внешней, как ты выражаешься. Это правда, и гордиться тут нечем. И впереди я вижу лишь мрак. Знаю, ты подумаешь, что я эгоист. Но я действительно люблю Китти и потому сомневаюсь, справедливо ли будет тащить ее за собой в эту тьму.

Ларри наконец понял, чего хочет от него старый друг. Он был тронут доверием, хотя и чувствовал печальный груз тайны, ложащийся ему на плечи.

– В чем дело, Эд? Тебе от меня что, благословение нужно?

– Может, и нужно.

– Все, что ты должен ей, – это любовь, – сказал Ларри. – А что делать с тьмой?

– Ее видишь не только ты. – Он произнес это так тихо, что Эд не расслышал.

– Что ты сказал?

– Ее видишь не только ты, – повторил он громче.

Эд молча смотрел на него.

– Мы все с ней столкнемся, – пояснил Ларри. – И Китти тоже. Она не ребенок.

Эд не отрывал от него взгляда.

– Война не может продолжаться вечно, – встрял в разговор Рекс.

Ларри покачал головой и вернулся к мольберту. Теперь его кисть двигалась быстрее, накладывая краску более смелыми мазками. Над холмом солнце прожигало лучами слой облаков, а на картине небо приобретало золотисто-янтарные тона.

Эду надоело возиться с сеном, он подошел, сжал плечо Ларри:

– Спасибо.

– За что? – удивился Ларри.

– Ты знаешь, – сказал Эд и ушел.

Рекс побродил по берегу реки в поисках бабочек, но вскоре вернулся.

– Тебе нужно бабочками заняться, Ларри. Их окрас похож на картины современных художников. Вот, смотри. Бархатница волоокая. Очень распространенный вид. На каждом коричневом крыле есть желтое пятнышко, а в каждом желтом пятнышке – черная точка, похожая на глаз.

Ларри продолжал писать, но ему хотелось поговорить, потому он был благодарен Рексу, что тот остался.

– Что думаешь насчет Эда и Китти? – спросил он.

– Да ничего не думаю, – пожал плечами Рекс.

– Как считаешь, он ей подходит?

– Понятия не имею. Это разве не она решать должна?

Ларри взял другую кисть и смешал немного синей краски с капелькой черной – небо должно стать более зловещим.

– Тебе не кажется, что он говорит странные вещи?

– Он вообще странный, – ответил Рекс. Тут он заметил еще одну достойную внимания бабочку. – Это голубянка коридон. Разве не красавица?

Но Ларри продолжал гнуть свою линию:

– Говоришь, Китти решать? Правильно, конечно. Но сейчас у нее небогатый выбор. Только Эд.

– А, я понял, – отозвался Рекс. – Хочешь предложить свою кандидатуру?

– Думаешь, это нечестно?

– Ничего нечестного тут нет. Но, полагаю, это считается дурным тоном.

– Тогда ответь еще на один вопрос, – не отставал Ларри. – Если один парень говорит, что интересуется девушкой, имеет ли он на нее какое-то право? Что же, всем остальным надо держаться подальше?

Рекс задумался.

– Мне кажется, нужно подождать, чем закончится попытка первого парня. Если ничего не выйдет, тут уж твоя очередь.

– Я тоже так думал, – кивнул Ларри. – Но сегодня, слушая Эда, я начал подозревать, что недостаточно настойчив. Но ты прав, Китти сама решит.

– Послушай, Ларри, – сказал Рекс, – если хочешь намекнуть Китти о своих чувствах, то намекни. Не вижу в этом ничего дурного.

– Правда?.. – Ларри продолжал работать над грозовыми небесами. – Ну а ты что, Рекс? Никогда не хотел завести себе подружку?

– О, – махнул рукой Рекс, – это не по моей части.

* * *

Луиза Кавендиш получила приказ о переводе на новое место службы: с сентября ей предстояло перебраться в Центральный Лондон. Это заставило ее крепко призадуматься.

– После обеда беру отгул, – объявила она.

После чего тронула губы помадой, расчесала золотистые волосы, затянула пояс и отправилась в хозяйскую часть дома.

– Джордж, – обратилась она к владельцу поместья, обнаружив его, как обычно, на кухне, – сегодня тепло, вам следует прогуляться. Не дело вечно торчать дома.