
Онлайн книга «Пока тебя не было»
Он мешает в сковороде деревянной ложкой, потом вываливает кольца спагетти на две тарелки. Иногда, заметив отстраненное выражение на лице жены, он гадает, не думает ли она о доме, в котором могла бы жить. В Сассексе или Суррее, с мужем-юристом. Он следит за тем, чтобы спагетти не коснулись тоста на тарелке – Хьюи не станет даже пробовать, если одна еда соприкоснулась с другой. «Чтобы не касалось!» – заверещит он. Спагетти для Виты он кладет кучкой поверх тоста с маслом. Она будет есть что угодно. Он как раз ставит тарелки перед их стульями, когда чувствует, как что-то бодает его в ногу, что-то твердое и теплое. Вита. Пришла из сада и тычется кудрявой головой ему в бедро, как козочка. – Папа, – мурлычет она. – Папа, папа, папа. Он наклоняется и берет ее на руки. – Вита, – говорит он. Он снова на мгновение становится тем, кем хочет быть: мужчиной, который у себя на кухне поднимает дочку высоко-высоко. Он кладет деревянную ложку. Отставляет сковородку. Обнимает малышку. Его переполняет – что? Что-то большее, чем любовь, большее, чем нежность. Что-то настолько острое и стихийное, что напоминает животный инстинкт. На мгновение он задумывается о том, что единственный способ выразить это чувство – каннибализм. Да, он хочет съесть дочь, начиная со складочек на шее, продвигаясь вниз, к гладкой перламутровой коже ее ручек. Она выгибает спину и сучит ногами. Вита всегда была приземленным ребенком; ей не нравится, когда ее обнимают. Любимая форма выражения чувств – обхватить ноги. Она терпеть не может, когда ее поднимают в воздух. В ней с самого начала была основательность, телесная плотность, которой напрочь лишен Хьюи. Хьюи – эльф, легкое, как тростинка, создание, длинноватые волосы полощутся у него за спиной, он просвечивает насквозь. Он – дитя воздуха, а Вита, скорее, животное, обитающее на земле. Барсук, она напоминает ему барсука или, может быть, лису. Он со вздохом опускает ее, и она принимается гоняться вокруг кухонного стола, необъяснимо выкрикивая: – Долго и счастливо, – снова и снова, меняя интонацию. – Вита, – произносит он, стараясь говорить обычным голосом сквозь шум. – Вита, сядь. Вита? Хьюи входит и плюхается на свое место за столом. Берет вилку и начинает играть со спагетти, на которых остывает и густеет рыжий соус. Хьюи хмурится, накручивая одну, потом две, потом три макаронины на зубцы вилки, и Майкл Фрэнсис разрывается между желанием извиниться перед сыном за то, что на обед опять спагетти, и велеть ему есть сейчас же. В последний раз, когда приезжала в гости мать, – она приезжает каждые две недели, но только на чашку чая, не больше, и отказывается остаться, потому что не хочет «злить Клэр», – она заметила за обедом, не удивительно ли, сколько мужчине с полной ставкой учителя приходится готовить? Клэр была в гостиной, но все слышала. Он знал, что слышала, по тому, как она захлопнула книгу, которую читала. – Вита, – делает он еще одну попытку. Вита скачет вокруг стола голышом, в пыли, распевая: – Долго и СЧАстливо. Долго и счастЛИВО». Хьюи хлопает себя ладонью по лбу и с грохотом бросает вилку. – Вита, заткнись, – шипит он. – Сам заткнись! – кричит в ответ Вита. – Сам заткНИСЬ, САМ заткнись, сам!.. Майкл хватает дочь, когда она проносится мимо него танцуя и поднимает над головой, а Вита лягается и воет. Он знает, у него сейчас два пути. Можно повести себя строго, велеть ей слушаться, сесть сию же секунду. В этом есть своя прелесть, так он отчасти сбросит досаду, которая копилась целый день, но есть опасность, его ждет отпор, и Вита устроит концерт посерьезнее. Или можно превратить все в шутку. Он решает выбрать второе. Так быстрее и риска меньше. – Хрум, хрум, – говорит он, делая вид, что кусает Виту за живот. – Я чудовище, и я тебя съем. Он сажает ее на стул. – Я так голоден, что, если ты не съешь свой обед, мне придется съесть тебя. Тебе ничего не грозит, только если поешь. Вита смеется, но – чудо! – остается на стуле. Майкл задерживает дыхание, пока она не берет вилку. – А какое чудовище, папа? – Большое. – Волосатое? – взвизгивает она. – Да. Очень волосатое. Все в зеленой шерсти. И, поскольку она еще ничего не съела, он бережно забирает у нее вилку и кладет ей в рот немножко еды, пока она говорит: – А зубы у тебя большие? – Огромные. Самые большие зубы, какие ты видела. – У акул, – внезапно объявляет Хьюи, – несколько рядов… – И когти? – спрашивает Вита, выплевывая пережеванные спагетти на стол. – Я же говорил! – вопит Хьюи. – Я говорил! Папа, она меня перебила. – Вита, не перебивай. Дождись паузы. Да, у меня есть когти. Давай, Хьюи, что там у акул? – У них несколько рядов зубов, которые… – Ты живешь в пещере? – Она опять! – Хьюи трясет от злости. – Пап! Клэр выбрала лучший момент, чтобы войти в кухню. Он замечает, что она переоделась, на ней теперь юбка и довольно тонкая блузка, завязанная на талии. – Привет, зайки, – говорит она. – Вкусно вам? – Ты куда-то собралась? – спрашивает он. Ее взгляд блуждает по поверхностям, по полкам, по полу. – Никто не видел мой… – Мам, Вита меня два раза перебила, – говорит Хьюи, разворачиваясь на стуле к матери. Клэр проводит рукой по верху шкафчиков, останавливается, делает шаг к двери во двор, опять останавливается. – Мне грустно это слышать, но ты меня только что перебил. – Ты куда? – Я не перебивал. – Перебил. Только что. Нужно было дождаться паузы. – Ты мне не говорила, что куда-то собираешься. Она на мгновение задерживает на Майкле взгляд. – Говорила. Мы вместе смотрим программу ОУ, а потом будем здесь ужинать. Я тебе вчера говорила, вспомни. Ты не видел мой… Кажется, она отказалась от мысли просить у него помощи. – Впрочем, неважно. – Твой что? – Ничего. – Нет, скажи. – Пап, – Вита кладет липкую от томатного соуса ручку ему на рукав, – а у тебя два глаза или много? – Ничего, – говорит Клэр. – Неважно. Она поднимает с пола тканевую сумку, которую он раньше не видел, и он невольно мельком заглядывает в вырез блузки, видит кружевной край лифчика и парные возвышения груди. Ему приходит в голову, что и другие могут сделать то же самое, остальные в этой учебной группе, или что там она сказала. |