Онлайн книга «Никто не заплачет»
|
Старуха, мать директрисы, такая же здоровая, широкоплечая, только с темными усами над верхней губой и с огромным, безобразно отвислым животом, противно сюсюкала и причитала, называла Колю «деточкой». Изо рта у нее пахло лекарствами. Сквозь толстые стекла очков ее глаза, такие же бледно-голубые и холодные, как у дочери, зорко следили за каждым Колиным движением, чтобы бедный сиротка с хорошеньким умным личиком ненароком не свистнул что-нибудь. Сквозняк чувствовал этот колючий взгляд, который мерзко контрастировал со сладким сюсюканьем, и думал о том, что такую вот фальшивую усатую бабку совсем не жаль было бы прирезать. Даже приятно. Если собрать в скатерть все эти красивые штучки-дрючки и продать, то будет много денег. Он знал, много денег – это очень хорошо. Это самое главное. Вел он себя идеально. Разговаривал вежливо, за ужином не стал набрасываться на сыр, копченую колбасу, помидоры и прочие фантастические вкусности. Ел спокойно и красиво; Это он умел, хотя никто его не учил, что нельзя запихивать в рот огромные куски, вытирать руки о штаны, сморкаться и рыгать. Он знал, жевать надо с закрытым ртом и при этом лучше не разговаривать. Поев совсем немного, столько же, сколько хозяева, он промокнул губы бумажной салфеткой и сказал: – Спасибо. Было очень вкусно. Если хотите, я вымою посуду. Старуха умильно закудахтала, а директриса улыбнулась: – Не надо, Коля. Спасибо. Ты сейчас пойдешь в ванную, помоешься. Вот тебе чистое полотенце. А с посудой мы сами разберемся. Ему понравилось, что все отдельно, ванная, сортир. В интернате мылись по десять-пятнадцать пацанов в огромной кафельной комнате с десятком ржавых душевых рожков, торчавших из потолка, даже перегородок не было. И сортир открытый, без кабинок. Нужду справляли при всех, не стесняясь. А здесь можно было запереться. Он защелкнул задвижку, напустил горячей воды в большую облупленную ванну, нашел наколке зеленую пузатую бутылку, на которой было написано «Пена для ванн», добавил в воду густую, пахнущую хвоей жидкость, и получилась пышная пена. Это был кайф. Но довольно скоро в дверь постучали. Квартира все-таки коммунальная, ванная, хоть и запирается, но тоже – одна на многих. Потом долго не мог уснуть. Ему постелили на скрипучем диване в бабкиной комнате. Он ворочался с боку на бок под заунывный храп старухи и тиканье настенных ходиков. Иногда он проваливался в тревожное забытье, и ему сразу чудилось, как он встает, подходит на цыпочках к старухиной койке, накрывает ее лицо подушкой. А потом очень быстро сгребает в большую вышитую скатерть красивые безделушки. Кивающего китайского болванчика он заворачивает отдельно, аккуратно, чтобы не разбился. Даже во сне он понимал: ничего этого не будет. Нельзя. Но само желание не казалось ему странным. Нельзя не потому, что жалко старуху, а просто сразу попадешься и загремишь в психушку или в колонию. Да и потом, куда идти со скатертью, наполненной добром? Ведь кому-то надо продать, чтобы были деньги… Старуха застонала и тяжело заворочалась в темноте. Мальчик встал и на цыпочках подошел к двери. – Ты куда, деточка? – спросила старуха. Оказывается, она спала очень чутко. Или вообще не спала, только притворялась… – Мне по-маленькому, – обернувшись, прошептал он. В коридоре стояла тишина. Он заметил, что сквозь щель из-под двери кухни пробивается свет. Стало интересно. Он осторожно приоткрыл дверь. В большой общей кухне сидел на табуретке мужик в сатиновых синих трусах и задумчиво курил. – Заходи, пацан, не стесняйся, – кивнул он, заметив худенькую фигурку в двери. Коля вошел, тихо прикрыл за собой дверь и уставился на мужика. Было на что поглядеть. Огромное мускулистое тело покрывали красивые синие картинки церковные купола с крестами, грудастые русалки, какие-то затейливые орлы, черепа, ножи, перевитые змеями. На толстых волосатых пальцах были нарисованы широкие перстни. – Звать-то тебя как? – Коля. Мужик протянул ему огромную лапищу: – Ну, будем знакомы. А я дядя Захар. – Он крепко пожал тощую детскую кисть. – Гостишь здесь у кого? – Я интернатский, детдомовский. Галина Георгиевна, директриса, меня взяла на выходной. – Сквозняк не чувствовал никакого стеснения, разговаривая с этим огромным разрисованным дядькой. – Детдомовский, значит, – вздохнул Захар, расплющил докуренную до бумаги «беломорину» в банке из-под кильки и тут же выбил из пачки следующую папиросу, подул в нее, постучал, чиркнул спичкой. – А чего ж ты в интернате для дураков? Обидный вопрос был сдобрен широкой златозубой улыбкой и веселым подмигиванием. Коля в ответ молча пожал плечами. – Не похож ты на дурачка. Я такие вещи сразу вижу. Да ты садись, не маячь. Расскажи-ка мне, чем ты такую лафу заработал? Директриса твоя сюда никого никогда ночевать-то не приводила раньше. Он опять подмигнул, и от этого стало совсем легко и весело. Коля уселся на облезлую трехногую табуретку напротив мужика. – Дебила одного с крыши снял, – скромно сообщил он, – дебил залез на крышу и стал вопить. А я через чердак до него добрался, поймал на лету. – Зачем? – серьезно спросил Захар. Он смотрел Коле в глаза чуть прищурившись, и от этого тяжелого умного взгляда мальчику было одновременно весело и жутковато. Неужели этот дядька и правда не понимает, зачем было спасать дебила? Другой взрослый на его месте стал бы говорить: молодец, герой, а этот задал свой странный вопрос. С этим не надо хитрить, как с другими. Или уж так умно хитрить, как Сквозняк пока еще не умеет. – Чтоб директрису не посадили, – не отводя взгляда, ответил мальчик. – Интересно, – покачал головой Захар, – очень интересно. А это тебе зачем, чтоб ее не посадили? Она тебе кто, мамка? Ведь злая небось, вредная?, – Он опять весело подмигнул. – Она у нас главная, – тихо сказал Сквозняк. И ничего больше не стал объяснять. Если этот расписной дядька такой умный, сам поймет. А нет, так и не надо. – Главная, говоришь? А ты ее от тюряги спас? – Захар тихо, почти беззвучно засмеялся. – И теперь она тебе вроде как должна. По жизни… Интересный пацан. Лет-то сколько? – Десять. – Как же ты попал в дурку? – По диагнозу, – пожал плечами Коля. – И какой у тебя диагноз? – Олигофрения в стадии дебильности, – спокойно объяснил мальчик. Захар присвистнул и покачал головой: |