Онлайн книга «Никто не заплачет»
|
– Что же за сука тебя так проштамповала? – Докторша. Еще в детдоме. Мне четыре года было. Я очки у нее с морды сбил. – Ты это сам помнишь или рассказал кто? – Помню. – А мамку свою помнишь? – Огромная рука легла на худенькое Колино плечо. – Не было ее у меня. Никогда. Я сам по себе. – Ну, так не бывает, положим… Другое дело, что ты не помнишь. А мамка была, обязательно была, – серьезно объяснил Захар. – Вы это точно знаете? – тихо спросил мальчик. Захар ничего не ответил, только ласково потрепал его по загривку. На следующее утро Галина Георгиевна уже пожалела о своем благородном поступке. Нет, Коля Козлов вел себя безупречно. Но его присутствие мешало ей заниматься обычными воскресными делами. Она чувствовала себя неловко. По-хорошему, ребенка надо сводить в кино или еще куда-нибудь, мороженое купить. Но ужасно не хотелось тратить на это драгоценный выходной. У нее никогда не было собственных детей, а своих интернатских питомцев она воспринимала не как детей, а как «вверенный контингент», не умела общаться с ними просто так, без командного тона и дисциплинарных взысканий. Старуха рано утром ушла куда-то. Директриса занялась стиркой. Было странно видеть ее в домашнем фланелевом халате, с ненакрашенным лицом. На голове вместо сложной взбитой прически была какая-то старая косынка. После завтрака Коля сидел на стуле и читал книжку. Он еще вчера вечером приглядел на полке над директрисиным столом толстый учебник с интересным названием «Детская психиатрия». По оглавлению он отыскал свой диагноз и теперь пытался разобраться в сложных медицинских фразах. Он понимал текст через слово, но спросить у директрисы боялся. Он вообще не хотел, чтобы она заметила, какую книгу он читает. Впрочем, ей, казалось, до этого дела нет. Она почти не заходила в комнату, была то в ванной, то в кухне. И тут раздался стук в дверь. На пороге стоял ночной собеседник Коли, дядя Захар. Он был в модном красивом свитере и добротных брюках. – Собирайся, – весело сказал он, – в кино пойдем. С начальницей твоей я договорился. Это был первый по-настоящему счастливый день в жизни маленького Сквозняка. Захар повел его в кинотеатр «Россия» на «Новые приключения неуловимых». А потом они обедали в ресторане «Минск». Мальчику это вовсе не казалось сказкой. Именно таким он видел свое будущее, именно так в его представлении выглядели «лучшие времена», которые непременно настанут в его жизни. День, проведенный с дважды судимым вором в законе Захаром, Геннадием Борисович"ем Захаровым, был первой ласточкой из будущих лучших времен. Захар и в интернат его отвез сам, поздним вечером. – Ну что, Коля Сквознячок, буду теперь тебя навещать. Интересный ты пацан, такой маленький, а уже не праведно осужденный, – сказал он на прощание и опять ласково потрепал по волосам. В следующее воскресенье Галина Георгиевна уже не брала его домой. Он и не ждал. Хорошенького понемножку. А вот дядя Захар навестил, как обещал. Правда, зашел всего на часок, апельсинов принес, шоколаду, колбасы сырокопченой. – Отнимут, небось? – спросил он, отдавая пакет с едой. – Пусть попробуют! – сверкнул глазами Сквозняк. – Молодец, Сквознячок. Я тебя еще спросить хотел, ты куришь? – Нет. Пацаны бычки собирают, а мне противно. Вот если бы свои папиросы. – Нет, – покачал головой Захар, – курить ты не будешь. И пить не будешь. Понял? – Понял, – кивнул Сквозняк, – не буду. – Ладно, беги. Зайду к тебе через недельку. – Он пожал ему руку, как взрослому, потом присел перед ним на корточки и взял за плечи. – А мамка все же была у тебя. Хоть часок, да любила… Ночью Сквозняк залез потихоньку в архив и разыскал свое личное дело. Среди медицинских справок, расходных ордеров на казенную одежду и обувь он обнаружил пожелтевший листочек в клеточку. Четким, красивым почерком там было написано: "Главному врачу родильного дома № 32 г. Москвы Тов. Потапову К.Г. От тов. Лукьяненко Ю.И. ЗАЯВЛЕНИЕ Я, Лукьяненко Юлия Игоревна, 1944 пр., проживающая по адресу Москва, Кондратьевский проезд, дом 10-а, общежитие обувной фабрики № 4, отказываюсь от ребенка, которого я родила 22 апреля 1963 года. Обязуюсь никаких материальных и иных претензий в дальнейшем не предъявлять как к усыновителям ребенка в случае его усыновления, так и к самому лицу, рожденному мной, по достижении им совершеннолетия. 5 мая 1963 года". Далее следовало несколько подписей и печать. Коля аккуратно сложил листок, сунул его в карман брюк, поставил папку с личным делом на место и тихонько ушел из архива. Значит, прав дядя Захар. Была у него мать. С двадцать второго апреля по пятое мая, четырнадцать дней, женщина по имени Юлия Лукьяненко была его матерью. Две недели она все-таки думала, прежде чем написать это заявление. Возможно, она держала его на руках. Подержала и бросила. «Хоть часок, да любила…» У него был ключ от крошечной каморки, в которой интернатская уборщица держала свое хозяйство. Он очень дорожил этим ключиком, постоянно перепрятывал его. В интернате, где в одной спальне, на кроватях, сдвинутых почти вплотную, спали двадцать мальчиков, одиночество было недоступной роскошью. Правда, никто, кроме Коли Козлова, в этой роскоши не нуждался. А ему необходимо было побыть одному, особенно ночью или ранним утром, до подъема, когда все крепко спят и так раздражает, бесит это чужое похрапывание, постанывание, сонное бормотание. Хочется забиться в глухую нору, чтобы никого рядом не было. Стояла глубокая ночь, он забился в каморку, заперся изнутри. Не зажигая света, он сжал между ладонями сложенный вчетверо тетрадный листок и горько заплакал. – Найду и убью суку, – шептал он, – найду и убью. Но сам себе не верил. Впервые в жизни он не мог разобраться в собственных чувствах. Вдруг показалось, что больше всего на свете он хочет увидеть эту Юлию Лукьяненко, которая девять месяцев носила его в себе. Она представлялась ему необыкновенной, сказочной красавицей. Он тут же стал сочинять всякие немыслимые оправдания ее поступку. Кто-то заставил ее написать это поганое заявление. Она не соглашалась две недели, она говорила: «Отдайте моего сына…» Ее мучили, били, и она не выдержала, согласилась. |