Онлайн книга «Искажение»
|
– Останься… – попросил Амон. – И вот что, – негромко продолжила женщина, – я знаю, что ты спрятал Ольгина в Серебряном Погребе – больше просто негде. А раз догадалась я, скоро сообразят и другие. Входная дверь хлопнула. Мужчины остались одни. Помолчали, переживая разговор, после чего Амон кашлянул и осведомился: – Почему телефон так важен? – На него прислали видео измены её тогдашнего мужа. – А ты выяснил, кто это сделал… – вздохнул Кирилл. – Было трудно, но ты меня знаешь – я упорный. – Машина поправил гарнитуру беспроводной связи в левом ухе. – Я всё узнал. – Кто? – Он очень хорошо замаскировал следы, использовал чужой телефон, но я проследил файл… – Кто?! – перебил друга Амон. – Шварц, главный помощник Гаапа. – Получается, Ястребиный с самого начала вёл Ксану в Отражение? Гаап отнял у неё жизнь? – У Ксаны потрясающий талант, – объяснил Машина. – Ястребиный не мог её упустить. – Сегодня в Москве будет весело. – Амон резко поднялся на ноги. – Нужно съездить в Погреб. Ермолай покачал головой: – Марии Фёдоровне много чего довелось пережить, она осторожнее всех, кого я знаю, так что поверь: Погреб в полной безопасности. * * * Боль. Нестерпимая, лютая боль… Ольгину казалось, что знал о ней всё. Он думал, ничто и никогда не сравнится с терзаниями его души, его умершей души, полной печали и страдания, думал, что ничто на свете не сможет превзойти муки, испытанные им в тоске по Ольге… Но ошибся. Нынешний кошмар превзошёл всё, что он испытывал до сих пор. Серебро проявило свой бешеный нрав не сразу. Какое-то время выжидало, оценивая жертву, примерялось, как сподручнее будет рвать сотканное из Тьмы тело, и лишь затем повело первую, очень медленную атаку на ненавистную плоть Великого Полнолуния. Медленно… Серебро знало, что в Погреб приходят надолго, и не торопилось. Металлическое дыхание скользнуло по щеке Ольгина небрежным, обещающим много плохого поцелуем, и здоровяку вдруг стало непривычно и неприятно холодно. Он плотнее закутался в тряпку, с удивлением заметив, что ткань, похожая на грубую сеть, и греет тело, и смягчает боль, и замер неподвижной и недовольной совой, подобравшись в центре клетки и не прикасаясь к серебру. Для Первородных в Погребе проложили узкие деревянные мостки, но одного лишь соседства огромного количества металла хватило Ольгину для мучений. Серебро дышало совсем рядом, постепенно приближаясь, пропитывая гиганта собой и принося жуткую боль. Нет, не сразу… Боль наползала постепенно, сначала – едва ощутимой ломотой в суставах… потом заныли мышцы, не от неподвижности, нет – Ольгин мог не шевелясь просидеть целую ночь, – заныли, отравленные серебром, пропитанные серебром, заныли, потому что отражение злого металла проникло в них… Потом стали покалывать подушечки пальцев. Как будто кто-то невидимый проверял их чувствительность, ведь они… замёрзли! В тот миг Ольгин понял, что от лютого серебряного холода его спасает только тряпка, завернулся в неё плотнее, постаравшись укрыться с головой… и вот тогда пришла настоящая боль. Как будто Погреб разозлился за то, что Ольгин спрятался от холода, и врезал ему по-настоящему. Невидимые стрелы вонзились в гиганта разом и со всех сторон. Прошли навылет, разрывая грешную плоть без крови, но от того ещё более страшно. Ольгин выгнулся, едва не свалился с мостков, закричал, стуча руками и ногами по доскам, затем собрался, сжав зубы, думал перетерпеть, но взвыл, когда серебряные стрелы сменились миллиардами невидимых игл, вылетевших из серебряных стен и вонзившихся в него, наполнивших жилы стылым металлом, потёкшим из ушей и глаз, затопившим лёгкие так, что не продохнуть… Взвыл, скрючил пальцы, стал рвать грудь, пытаясь добраться до забравшегося под кожу серебра, проклиная тех, кто его сюда привёл, и тех, из-за кого он прячется, взвыл от лютой муки, заплакал серебром и едва разглядел вошедшую в Погреб старуху. – Выпей, – коротко велела Мария Фёдоровна, протягивая Ольгину фарфоровую пиалу. – Уйди! – прохрипел он. Старуха поняла, что немного опоздала, вздохнула, присела, грубо и крепко обхватила голову грешника, заставила раскрыть рот и влила в горло густую, отвратительно воняющую жидкость. Горячую и терпкую. Настолько горячую, что ободрала до крови глотку, но неожиданно вкусную, а главное – принёсшую облегчение. – Вижу, серебро тебя совсем не любит, – хихикнула старуха. – Правда? – выдавил из себя Ольгин. – А я думаю, с чего мне так хреново? И закашлялся, повалившись обратно на мостки. – Дальше будет так же, – пообещала Мария Фёдоровна. – Терпи. – Я постараюсь. Она укрыла его тёмного тряпкой и погладила по плечу, Ольгин тихо заскулил. * * * – Сюда? – угрюмо спросил Сапёр, разглядывая тоннель. – Да, – подтвердил проводник. Истребитель шагнул в проход и через плечо бросил вопрос: – Она одна? – Ей давно никто не нужен. – Я имел в виду охрану. – Я тоже. – Шутник. – Спасибо. Сапёр вздохнул и машинально поправил кобуру – прикосновение к оружию его успокаивало. Командиру истребителей не нравился проводник – скользкий тип из органиков по имени Мика, ему не нравилось задание – любой ценой добраться до Серебряного Погреба, в котором, скорее всего, укрылся монстр, и даже сама охота на Ольгина перестала ему нравиться. То есть Сапёр безусловно хотел расквитаться за Коротышку, но радости не испытывал – ни от предстоящей мести, ни, тем более, от смерти друга. А ещё Сапёр ловил себя на мысли, что принявший бой Ольгин нравился ему гораздо больше, чем скользкий Мика, подло договорившийся о встрече с Марией Фёдоровной и ведущий к ней истребителей. И от этого становилось особенно тошно. Дорога в Серебряный Погреб лежала через метро. Трое истребителей встретились с проводником на «Таганской-кольцевой», затем направились в переход на радиальную и там по очереди нырнули в неприметную дверь «Только для персонала», которую Мика открыл своим ключом. За дверью оказался коридор, стены которого были выкрашены в казённый зелёный цвет, но в нём истребители не задержались: проводник открыл следующую дверь и вывел их на лестничную площадку, от которой уходили вниз стандартные бетонные пролёты. Следующие десять минут путники провели бодро шагая по ступенькам и в конце концов оказались перед старой деревянной дверью, уныло-обшарпанной и с хулиганской надписью в правом нижнем углу. Мика позвонил, через десять, примерно, секунд послышались шаркающие шаги, и старуха скрипуче спросила: |