Книга Железные паруса, страница 54 – Михаил Белозёров

– Ничего страшного, – великодушно согласился Он и невольно улыбнулся.

На столе догорал огарок, и сквозь прищуренные ресницы Он рассматривал желтоватый нимб вокруг пламени.

– Мне стыдно, – добавила она, – но я не нарочно.

Он чувствовал под шинелью ее ноги с горячей кожей.

– Разве тебе не все равно? – спросила она.

Почти, подумал Он и ответил:

– Не будем усложнять жизнь.

– Не будем, – согласилась она. – Это твоя любимая поговорка. Я знаю, – и шевельнулась, и коленки, острые и хрупкие, уперлись ему в бедро.

Теперь она действительно напомнила его давнишнюю знакомую, возможно, даже хорошую знакомую.

– Я думаю, ты мне не веришь, – сказала она после минутного молчания.

Он попытался пожать плечами, и у него ничего не вышло.

– Какая разница – верю, или не верю, – подумал Он вслух. – Главное, что я остаюсь.

– Я не обладаю избирательной волей, – вдруг призналась она, – и завидую тебе. Все зависит от степени свободы. Даже здесь я более свободна, чем… чем…

Она замолчала настороженно.

– … у меня тоже нет выбора, – Он поспешил избавить ее от лишних слов.

– И все-таки ты свободнее, – сказала она снова. – Я всегда хотела быть мужчиной.

– Да, я помню, – сказал Он и действительно вспомнил те песчаные острова, куда они с ней убегали из города. Вспомнил, но как-то почти равнодушно.

– Я даже специально одевалась, как мужчина.

– Не надо, – попросил Он, – ты по-прежнему выглядишь изумительно.

– Правда? – обрадовалась она.

– Правда, – подтвердил Он.

– Спасибо, – сказала она. – Не знал…ла, – она засмеялась.

– Пожалуйста, – ответил Он и подумал, что теперь окончательно запутался.

– Карлос был прав, – сказала она.

– Карлос? – переспросил Он.

– Мой муж. Он погиб. Давно.

– А… – разочарованно протянул Он и подумал, что не имеет к этому никакого отношения.

– Он считал, что если даже мы друг друга поймем, – это не будет чем-то новым для тебя и для других. Для людей точно не будет. Как жаль… – сказала она. – Так хотелось бы удивить.

– Об этом говорил еще Падамелон, – вспомнил Он.

– Кто такой Падамелон?

Она уже ничего не помнила, и Он подумал, что она, быть может, хитрее, чем кажется.

– Мне иногда трудно понять тебя, – сказала она немного обиженно.

– Я такой же, как и все.

– Нет, – сказала она, – тебе, должно быть, сильно повезло.

– Только тем, что еще жив, – пошутил Он.

– Я знаю, что тебе здесь лучше, – сказала она, – это что, твой дом?

– Мое убежище, – сказал Он.

– Ты из династии борцов?

– Я не борец, – возразил Он. – Я всего лишь защитник.

– Мне приятно знать, что ты не из тех расслабленных и не из одномоментных, которые никогда не держат слова и не имеют имени, что ты понимаешь меня точно так же, как и я тебя, что ты независим и упорен. Ты меня еще помнишь?

– Да, – Он почти не кривил душой, – последние годы я часто думал о тебе.

– Расскажи, какая я?

– Ты… стройная…

– А еще?

– У тебя приятные глаза с карими искринками.

– Еще?

– Ты умная, – сказал Он.

– Никогда не знала себя такой. Это не комплимент для женщины, – возразила она.

– Тогда как же? – спросил Он.

– Как тебе хочется, – сказала она. – Но это не комплимент. Для таких, как я, это вообще ничего не значит…

– Да, я знаю… – начал Он.

Он хотел рассказать, о чем давно домыслил сам. Он почти собрался с духом.

– Ничего ты не знаешь. Как ты можешь знать то, чего не видишь, или то, чего не слышишь, а если слышишь, то искаженно.

– Я знаю…

– С-с-с… – она приложила палец к губам. – Это все человеческие кривлянья!

– Я знаю, – повторил Он, не расслышав.

– Ты не можешь ничего знать, мой дорогой, ты можешь только догадываться.

– Но мне кажется…

– Ты оперируешь лишь допущениями. Я сама ничего не знаю, – призналась она, – по крайней мере, того, – что выходит за рамки выделенной целесообразности, и зависимость моя от невидимого еще жестче, чем у тебя, потому что я из другого теста, потому что знаю – Сирены – это спираль-ловушка, точно так же, как и твой Громобой. Как тебе удалось его достать? А бессмертные Полорогие – всего лишь дубликат жандармов. Ну и что? Это еще не значит, что надо боготворить их и сидеть сложа руки. Возможно, они тоже ошибка, правда, не твоя.

– Никто и не сидит, – обиженно возразил Он.

– Конечно, – миролюбиво согласилась она, – но вечно бегает, даже с Громобоем.

– Хорошо, что я человек, – сказал Он.

Она выжидательно молчала.

– Хорошо, что я не посвящен, – добавил Он, – хорошо, что я просто из костей, крови и мышц, хорошо, что мне можно наплевать на сомнения и не дрожать при этом от страха.

– У тебя нет шансов, – устало произнесла она, – и это неоспоримый факт – все только и ждут, когда ты ошибешься. И тогда ты действительно попадешь в один из лабиринтов, где нет времени.

Быть может, она его чуть-чуть жалела.

– Значит, вы не ошибаетесь? – спросил Он.

– Я не знаю понятия «ошибка», – ответила она и покривила губами. – У нас нет допущений.

А «совести»? чуть не спросил Он.

– Пусть будет так, – сказал Он, – но я ошибусь сам и по собственной воле.

– Как те двое? – спросила она.

– Как те двое, – согласился Он.

– Но это глупо!

– Я не умею по-другому, – сказал Он.

– Люди упрямы, – обреченно вздохнула она, – как… как…

– … как бараны… – добавил Он. – Не придавай этому большого значения. Какая разница по сути, если никто не знает истины, если сомнения посещают вас, так же, как и меня, если мучения различаются лишь степенью градации, – конечно, если все это не великая мистификация.

– Великая мистификация? – переспросила она. – А вдруг это правда…

– … которой тоже нет…

– … это может быть только тысячной долей правды, – поправилась она, – но не более. Ты зря мучаешься. Таков мир. Миры, – поправилась она.

– Я только анализирую, – сказал Он.

– Самое бесполезное занятие…