Онлайн книга «Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея»
|
П.: Очки настолько тёмные, что эти глаза не смогут тебя видеть? В.: Да, такие. П.: Надевай… Надела? В.: Надела. П.: Так. Хорошо. А теперь, что надо сделать, чтобы никогда не была забыта та польза, которую ты обрела, попав в эту ситуацию? В.: Польза? Разве польза? Я не поняла. П.: Из каждой ситуации, пусть даже на первый взгляд печальной, можно извлечь урок. В.: Теперь понятно. П.: Ну так и как? Может быть, надпись какую-нибудь на очках сделать? В.: Нет, не годится. П.: А что надо сделать? В. (Особенно улыбаясь, как показалось Психотерапевту, приятно для него.): А можно не говорить? П.: Можно… Готово? В.: Да. П.: Интересно, что ты сделала? Веник в задницу ему вставила? В.: Ну что ты! Это только ты у нас такие вещи делаешь. Вернее, на такое способен. П.: А ведь, действительно, был случай. Был образ, вставил ей в задницу веник и сказал этому аисту лететь подальше… А какой смысл этого знака, этой метки, ты мне тоже не хочешь сказать? В.: Нет. П.: Хорошо. Такой вопрос: ко всей этой истории Зина имела отношение? Скажем, могла ли она каким-либо образом подготовить почву для того, чтобы возник этот стресс, с глазами? Стресс, от которого мы только что освободились? В.: Н-н-не знаю. Впрочем… Во всяком случае, у меня нет такого ощущения, что её участие в этом исключено… П.: Ну разумеется, женщина женщине всегда «поможет»… В.: С женщинами мне давно всё понятно. Да я их давно стороной и обхожу. Вот только разве Оля… П.: Теперь — эти глаза были связаны с ночными твоими кошмарами? В.: Да. П.: Будут тебе сниться теперь кошмары? В.: Нет, не будут. П.: Ощущение: сегодня ещё поработаем? В.: Нет, хватит. П.: Ощущение — через сколько дней оптимальней всего продолжить чистку от больничных травм? В.: Через четыре дня. Сил мало. П.: Хорошо. Что-нибудь на сегодня мы не доделали? В.: Нет, всё в порядке. П.: Последний вопрос. Ты в состоянии будешь доехать? В.: Куда на лето собрались? Да. П.: Тогда вспомни что-нибудь приятное. Скажем, за последнюю неделю. В.: Приятное?.. Как мы с тобой вдоль реки сегодня гуляли. (Улыбается.) Было очень приятно. П.: Всё. Открывай глаза. * * * П.: Однако же Зина и гадина оказалась: сколько тебе насажала! Но теперь, кажется, всё. Ещё раз проверь. В.: Во мне больше ничего. Может, у тебя что есть? П.: У меня?! Впрочем… Почему бы и нет? Давай проверим. Я готов. В.: Что ты видишь? Какой образ связан с больницей? П.: М-м-м… Ого! Капкан! В.: Капкан? В какой части тела? П.: Ни в какой. Просто вижу. Железный. С зубьями. Но — странное дело! — закрытый. Правда, есть некоторое противоречие: капкан, но закрытый? Если капкан, то он должен быть открыт. В.: А кто его поставил? П.: Кто? Зина!.. Зина? И мне тоже? В. (с интонацией чуть-чуть язвительной): Как ты, однако, чувствуешь… И что она? П.: Она явно чувствует себя женщиной. В.: Ещё бы! П.: Я это по её взгляду понял. На следующий день после того, как я тебя откачивал, можно было, наконец, вокруг посмотреть. Я тогда внимательно всех осмотрел: не пропустил ли ещё какого некрофила? И — она! Под контроль поставить может и, возможно, тебя уже и поставила. И ещё — женщиной себя чувствует. В.: Так. Продолжим. Что будешь делать с этим капканом? П.: Сейчас порассматриваю… Всё! Ой-ой!! Ой! В.: Что такое? П.: Сердце! Ой! В.: Что там в сердце? П.: Тоже капкан. Второй. Сейчас разожму… Сердце рвёт!.. Ой! Всё! Нет. Ой! В.: Что? П.: Там что-то ещё есть. И тоже от Зины. Ох, как больно! В.: Так. Спокойно. Всё будет хорошо. Что это? П.: Арбалет. Со стрелой! И стрелой — прямо в сердце! В. (с интонацией язвительной): Какой ты, однако, чувствительный. П.: Ты второй раз уже эту фразу говоришь. И интонация какая-то… особенная. В.: Так… Продолжай работать. П.: С сердцем всё… Всё?.. Ага!.. Всё, не болит больше. Хорошо. Открываю глаза… Уф! Вот тебе и Зина! Один раз-то на неё всего и посмотрел — а столько нахватался. Впрочем, может, если бы и не смотрел, то всё равно всё те же самые штуки от неё и были бы. И не заметил бы, от кого. В.: Зато она тебя заметила. П.: В каком смысле? В.: В таком. Пробудил ты её. Говорит, что вся не своя становится — так ей хочется тебя потрогать. Хоть руки в наручники заковывай. П.: Что-о-о-о?!?!! В.: То самое. Много лет, говорит, никто не мог смутить её женского спокойствия — а тут н`а тебе, в больнице! Так влюбиться! П.: Что-что?!! Это она такое тебе говорила? В.: Да. Она. П.: Тебе? Почему тебе? В.: А кому? Дежурному врачу, что ли? П.: Тоже верно… И что же ты? В.: Ничего. А что я должна была сделать? П.: Не знаю. Но, согласись, ситуация странная. Она же тебя воспринимала моей женой… И тебе же душу изливала. Оно конечно: лежали рядом, ты её подкармливала, в сущности, от тебя одной тепло к ней шло, но… Однако, интересные у тебя должны были быть переживания! Одна-единственная в палате нестарая женщина — и та влюбляется в твоего мужа. Как же я сразу не заметил? Ну и дела… В.: Ой-ой! Разулыбался! Вы только посмотрите на него! Кот ты! Кот! П.: Да, улыбаюсь! А что, плакать, что ли? А что касается кота, то я… Да что ты такое говоришь! В.: То самое! А то, пожалуйста, возвращайся, она там тебя ждёт. Женщина состоятельная. Приятно-то как ему, надо же! П.: Послушай, я, конечно, после твоего возвращения никак не успокоюсь, восторженный, соображаю слабо, но не настолько, чтобы не заметить некоторую несообразность: ты была предана твоей сопернице. Это неестественно. А меня ты уничтожала. В.: Потому и уничтожала. П.: Ах, иуда. Это была как бы не ты. Но ты допустила. Это значит, что какой-то корешок зла в тебе остался. |