Книга Мерзкие дела на Норт-Гансон-стрит, страница 23 – С. Крэйг Залер

– Я не ожидала, что он объявится. – Алисса отстранилась от мужа и взяла стакан грейпфрутового сока из холодильника. – Выжала заранее.

Глядя на сок, детектив почувствовал, что его рот наполняется слюной.

– Как называется галерея?

– Чикагская галерея Дэвида Рубинштейна.

– В названии слышится богатство.

– Он богат. Как и его клиенты.

– Я почищу свою ермолку.

– Как жаль, что их носят на задней части головы. – Алисса посмотрела на лысый череп мужа.

– Эй. – Жюль провел ладонью по голове, пока не добрался до серебристо-черной поросли, начинавшейся за дальней частью Северного полюса. – Я человек чувствительный.

– Вовсе нет.

Жена детектива глотнула немного грейпфрутового сока, поморщилась и вручила стакан мужу, который с радостью схватил его. Его глаза обожгли слезы, а в горле вспыхнуло пламя, когда он начал пить вяжущий напиток.

– Такого горького я еще не пил, – сказал он.

– Это точно.

Беттингер вернул стакан Алиссе.

– Его практически невозможно пить.

– Я знаю.

Они оба любили бросать вызов грейпфрутовому соку.

– Какие картины ты хочешь выставить? – поинтересовался полицейский.

– «Живой груз».

На лице детектива появилось удивление.

– В самом деле?

– Угу.

Эта серия изображала белых аристократов: они обедали, играли в крокет и сидели на грудах черных тел в грузовых корабельных трюмах. В отличие от большинства картин Алиссы, тонких импрессионистских полотен, выполненных акриловыми красками и не имевших никакого отношения к расовым проблемам, серия «Живой груз» была написана в реалистичной и политически агрессивной манере.

– Ты же знаешь, как сильно я люблю эту серию. – За словами Беттингера крылся особый смысл.

– Рубинштейн считает, что это должно привлечь внимание людей.

– Да, так и будет.

Алисса допила остатки сока, оставив гущу на дне.

– Ты думаешь, они не будут продаваться?

– Я не имел в виду ничего такого. – Жюль поднял вверх ладони. – Я не знаю мир искусства Чикаго, а твои картины великолепны.

– Но…

– Но они провокационны. Они заставляют людей чувствовать вину или гнев, а может быть, и то, и другое, и больше подходят для музея, чем для особняка банкира, где они будут висеть на стене напротив плазменного экрана телевизора в семьдесят два дюйма и портретов блондинок, улыбающихся одинаковыми улыбками на всех картинах.

Алисса усмехнулась.

– Я с нетерпением жду встреч с кураторами музеев, которые разделяют твое мнение.

– Ты их встретишь. – В голосе Беттингера не было ни малейших сомнений – его вера в талант жены не знала границ. – Рубинштейн не думает, что они слишком черные?

Художница налила еще грейпфрутового сока.

– Он не уверен, но даже если они не будут продаваться, у меня появится репутация среди его клиентов.

– Которым он будет предлагать более аппетитные работы того же художника?

Алисса состроила гримасу и глотнула кислого сока.

– Таков план.

– Он позволит людям чувствовать, что они подходят к самому краю, в действительности к нему не приближаясь.

– Именно. – Жена протянула стакан мужу. – Ты можешь допить остальное.

– Не уверен, что переживу это.

– Есть и похуже способы отдать концы.

Беттингер допил обжигающие остатки сока.

– Он почти как серная кислота.

– Да?

Закрыв дверь в соседнюю комнату, детектив посмотрел в коридор.

– Гордон?

– Что?

– Обед в семь тридцать.

– Хорошо.

– Если опоздаешь, будешь мыть посуду всю неделю.

– Вольно, офицер.

– Иди сюда.

Стройный пятнадцатилетний парнишка с сонными глазами появился в дверном проеме и вытащил из правого уха белый наушник.

– Что? – угрюмо спросил он.

– Ты когда-нибудь готовил обед для всей семьи?

– Нет.

– Думаешь, это легко?

Гордон обдумал несколько вариантов остроумных ответов, не уверенный, стоит ли дальше раздражать отца.

– Я знаю, что это нелегко, – наконец ответил он, решив не обострять обстановку.

– Не заставляй меня угрожать тебе лишней работой, словно ты еще не вышел из десятилетнего возраста. Уважай и цени то, что делает твоя мать, которая много трудится, чтобы мы питались вкусной и полезной едой.

– Я ценю – она хорошо готовит. – Казалось, восстание юноши закончилось.

– И поздравь ее.

Гордон напряг свой подростковый ум.

– Она беременна?

Алисса рассмеялась. Несмотря на то что она выглядела молодо и женственно для своих сорока шести, ее смех звучал так, словно он исходил из груди белого старика, больного плевритом.

– Картины твоей матери будут выставлены в престижной чикагской галерее.

– Правда? – Лицо Гордона прояснилось. – Это здорово! – Он вытащил наушник из другого уха, подошел к матери и обнял ее. – Похоже, вкус у них лучше, чем у тех, кто живет в Аризоне. Они – настоящие интеллектуалы.

Алисса сжала руку сына.

– Спасибо.

– Потрясающе.

Беттингер поставил пустой стакан в раковину.

– Тебе придется присматривать за сестрой, когда мы с твоей матерью поедем на открытие.

– Отлично. – Гордон засунул наушники обратно. – Ты поведешь там маму в роскошный ресторан?

– Конечно.

– Вы возьмете лимузин? Закажете шампанское и горячую ванну?

Снова раздалось ревматическое хихиканье старика, жившего в груди Алиссы.

– Я все сделаю правильно, – заверил сына полицейский. – Можешь не беспокоиться.

– Сделай так, как в Новый год, когда наступило третье тысячелетие, – заявил подросток, включил музыку и удалился.

Погруженный в раздумья детектив сполоснул стакан и поставил его в посудомоечную машину.

– У него своеобразные идеи насчет женщин.

– Очень правильные.

– Папочка, – сказала Карен, входя на кухню с доской с магнитными шахматами в маленьких руках. – Тебя сейчас уничтожат.

– Ты видишь, где стоит мой слон?

Девочка посмотрела на расположение белых фигур.