Онлайн книга «Центральная станция»
|
– Ну вот, – повторил Мотл. – Так чего ты хотел? Борис колебался. Это глупо. Лучше уйти… Он перевел дух, вдыхая аромат листьев эвкалипта, горячего асфальта, адаптоцветной смолы. – Мне нужен наркотик. От роботника повеяло настороженностью. Он чуть отступил. – Я этим больше не занимаюсь. – Я знаю, Мотл. Ты бы не поступил так с Исобель. – Не поступил бы. – Я знаю. Но еще я знаю, что ты можешь его достать. – Что именно ты ищешь? – Христолёт. – Господи, – роботник вздохнул. – Тебе надо говорить с Иезекиилем, не со мной. Зачем он тебе вообще? – Роботник не отрывал глаз от ауга. – Ты такого не принимаешь. – Для пациента. – Ты же врач в родильной клинике? Я вспомнил. Странные дети вышли из ее чанов. – В смысле? Роботник усмехнулся. Звук неприятный, а после искажения марсианским аугом – так и вовсе страшный. – Тебе ли не знать. Ты можешь одурачить остальных, но не меня. Я здесь слишком долго. Борис удержался от ответа. – Достанешь наркотик? – спросил он. – Я посмотрю, смогу ли помочь. – Спасибо. – Да. Ну что, увидимся. – С этими словами роботник исчез в ночи. – Нам нельзя больше так встречаться. Бориса раздражала роль, которую он вынужден играть. Какой-то дешевый фильм с Элвисом Манделой. И все-таки он ей задолжал. Он уставился на нее, желание мешалось со злостью, плюс щепотка тревоги. Кармель. Инфовампир, бывшая любовница, женщина, упавшая на Землю; покинувшая Верхние Верха, чтобы найти Бориса. Зачем? Из-за нее все стало так сложно. Что на нее нашло, что она отправилась в путешествие, выследила его здесь, спустилась по гравитационному колодцу на Центральную станцию? Иногда Кармель казалась Борису по-детски беспомощной. И все-таки его оберегал от нее только ауг – благодаря инопланетной физиологии. Они были любовниками, да, а потом все кончилось, кончилось для обоих – и давно. Но вот она здесь, и он, как прежде, к ней привязан. – Нам нельзя больше так встречаться, – сказал он беспокойно. Кармель улыбнулась, показывая острые клыки. – Встречаться – как? – спросила она. – Тайком. Если Мириам узнает… – Это была твоя идея. – А как же Ачимвене? – Борису стало хуже. Неуклюжий брат Мириам ему нравился. Но вот что нашла в нем Кармель – уму непостижимо. – Ему знать необязательно, – металл в ее голосе. Борис понял: Кармель защищает Ачимвене. Неужели она и правда его любит? Ачимвене, человека без нода? Калеку? Странное чувство. Ревность, думал он. Я ревную. Иррационально. Успокаивая его, ауг запульсировал сильнее. Борис повел головой. – Нельзя, чтобы кто-то нас видел. И еще, Кармель, тебя и так здесь еле терпят. Это маленькое, закрытое сообщество. Люди знают, кто ты такая. – И никуда меня не гонят, – ее глаза светились изумлением. При всей исходившей от нее угрозе Кармель иногда была той молодой девушкой, что сбежала из семейного хабитата на астероиде, решив повидать мир. – Тебя терпят, – сказал он. – Пока жертвы согласны быть жертвами, пока ты проявляешь умеренность. Она покачала головой. – Тебе улыбнулась удача? – Да. Нет. Она посмотрела на него и произнесла: – Ах, Борис. Его это укололо. – Мне нужен еще один образец крови. – Мы через это проходили. На Марсе. До того как. Сколько крови тебе нужно? – Сколько нужно тебе? Она глядела разочарованно. – Мне кровь не нужна. – Только сознание. – Да. Он ждал. Она закатала рукав. В маленьком помещении было жарко. Квартира его отца. Борис ввел иглу; его отец неподвижно сидел в другой комнате. Он совсем отошел от жизни. Закрылся от мира. Ждет чего-то. Наверное. Или просто уже не здесь. – Если будут новости, я скажу, – сказал Борис. Она потерла руку там, где он причинил ей боль, но промолчала. Одно время года сменяет другое; на улицах и в переулках Центральной станции появляются новые божки. Смутные, больше, чем люди, меньше, чем Иные, будто бы полуразумные скульптуры, на границе двух миров – реала и виртуалья. Говорят, это осколки Бога, фрагменты Божьего творения. Наступает новое время года, и они появляются – как растения. Есть боги весны: распускаются подобно молодым побегам, органические и неизъяснимые, тянущиеся к солнцу, небу, морю. Как-то весной миниатюрный бог распустил зеленые цветы по обе стороны от улиц Левински и Хар-Цион. Бог материализовался утром: ствол дерева вознесся из сырой земли и достиг неба – и ноды тех, кто подходил поближе, атаковала широкополосная речь Иных. Есть боги зимы: мехатвари, слепленные из металлолома и отжившей свое техники, найденной в мусоре и освобожденной из Дворца Ненужного Старья. Такие боги движутся, но медленно. Ползут по бокам зданий. Был год, когда один такой бог покрыл стены и крыши Центральной неразборчивыми надписями: месседжи, которые никто не мог прочесть, граффити, напыленные незнаемым, чуждым алфавитом. Есть боги осени: грибницами дрейфующие по воздуху, временные боги, они лопаются неожиданно и с мягким присвистом над головами прохожих, разбрызгивая на все четыре стороны споры веры. Есть боги лета. Они полупрозрачны – едва ли фрагмент реальности; их величие явлено в виртуалье, там они – безбрежные изменчивые аморфные ландшафты, наложенные на реальность, затапливающие ваш нод, душащие трансляцию, вселяющие страх и благоговение. Боготворец называет себя Элиезер, что на иврите означает «помощник Бога». Впрочем, в иные времена он был известен под другими именами. Боготворец ходит по улицам Центральной, и улицы поют ему. Всякое растение с нодом дарит его личным тэгом в надежде на ответный пинг; всякий кирпич, всякая стена, всякая крышка на люке пением и шепотом взывают к Элиезеру. Сколько ему лет – неясно. Когда он говорит, временами еще различимы слабые отзвуки древнего, давно исчезнувшего американского акцента. Некоторые считают его евреем. Он стар, как здешние холмы. Он ходит по улицам и улыбается, и глаза его пусты, ибо видят все меньше и меньше реала; со временем в них неумолимо просачивается все больше виртуалья. Элиезер насвистывает при ходьбе, его свист разносится и по физическому миру, и по виртуальному: ноты здесь, их чисто математическое представление там. Он идет мимо богов, и боги кланяются ему, ибо он их сотворил. |