Книга Восьмой круг. Златовласка. Лед, страница 12 – Эллин Стенли, Эд Макбейн

Харлинген пребывал в хорошем настроении. Он протянул Мюррею сложенную газету и похлопал по ней ладонью.

— Думаю, вы прочитали это, — сказал он. — Статью об отмене вследствие апелляций вердикта, вынесенного по одному из предъявленных Уайкоффу обвинений. Пощечина это Лоскальцо или нет? Я хочу знать ваше мнение.

— Прочитал, — ответил Мюррей. — Собственно говоря, мистер Харлинген, я решил, что это приятный комплимент ему.

— Комплимент?

— Разумеется. Апелляции исходили от судьи и присяжных, потому что Лоскальцо добился от них обвинения, даже не заведя дела. По-моему, для него это похвала, а не порицание.

— Да, конечно, — восторженно сказал Лу Штраус, — да, конечно. Знаете, я несколько раз видел его в суде, тогда он защищал нескольких крупнейших в стране жуликов и действовал блестяще. Может, был слишком громогласным, но постоянно оставлял позади обвинителя. Похоже, все, чему научился в адвокатуре, он теперь использует с удвоенной силой.

Харлинген как будто был озадачен.

— Но апелляции явно порочат его неправедные методы. Если он…

— Если он что? — вмешался Бруно Манфреди. — Послушайте, его методы действуют превосходно. Я хочу знать, что представляют собой наши методы? Мы все снабжены сведениями об этом Ландине — я имею в виду Лу и себя. И что нам теперь с ними делать?

— А-а, — произнес Харлинген. Старательно свел вместе кончики пальцев. — Это вопрос.

— Совершенно верно, — сказал Лу Штраус.

Харлинген с недоверием посмотрел на Штрауса, тот ангельски улыбался ему.

— Так вот, — заговорил Харлинген, — защита Ландина строится на доказательстве того, что Миллер ложно его обвинил. Ландин произвел законное задержание, но теперь Миллер и Шрейд хотят почему-то, чтобы это выглядело как арест подставного лица.

— Минутку, — сказал Бруно. — По-моему, Ландин заявил, что знать не знал этого Миллера.

— Совершенно верно.

— Тогда почему Миллер хочет ложно обвинить именно его из всех полицейских Нью-Йорка? Если хочешь подставить человека, подставляешь того, кто втянул тебя в темные дела, может быть, того, кого втянул ты. Но в любом случае тебе знакомого.

Харлинген заговорил с легким раздражением:

— И тут в дело вступаете вы, так ведь? По-моему, агентство должно находить именно такие сведения. К примеру, установить мотивы Миллера.

— Господи, — сказал Бруно, — это не кино, мистер Харлинген. Как выяснить, с какой целью Миллер ложно обвинил Ландина, который его даже не знал?

Мюррей с мрачным удовольствием наблюдал, как Харлинген смущенно заерзал в своем кресле.

— Думаю, это вполне логичный вопрос, — сказал Харлинген, — но если мы пока что его отложим…

Раздался телефонный звонок, Мюррей поднял трубку.

— Просят мистера Харлингена, — услышал он голос мисс Уайтсайд. — Соединить вас или сказать ей, пусть позвонит позже?

«Раз „ей“, — подумал Мюррей, — значит, это Рут Винсент хочет получить сообщение».

— Нет, он ответит. — Мюррей передал трубку Харлингену.

В трубке зачастил пронзительный голос, и Харлинген помрачнел.

— Господи, Меган, — возмущенно произнес он, — ты знаешь, что меня нельзя беспокоить, когда я занят. Не будь это так важно…

Пронзительный голос стал требовательным.

— Да, — сказал Харлинген. — Я помню. Конечно, помню. Да, скажу ему.

Он с силой положил трубку, и Мюррей поморщился при мысли о воздействии этого на барабанные перепонки мисс Уайтсайд.

— Представьте себе, — заговорил Харлинген, — это моя дочь. Напомнила, чтобы я извинился от ее имени. За то, как она вела себя вчера вечером. Она поручила мне сделать это, как только увижу вас, а я совершенно забыл. Хотя не знаю, чего ради мне беспокоить вас этим.

— Никакого беспокойства, — сказал Мюррей. — Она славный ребенок. — Потом искоса взглянул на Харлингена. — Правда, странно, что она знала, где вас искать. Или вы поддерживаете с ней связь постоянно?

Харлинген засмеялся.

— Нет, конечно, но мы не пытаемся ограждать ее от наших дел. Мы считаем, что лучше доверять ей, чем строить вокруг нее целый мир тайн. Она и без того слишком чувствительная.

— У меня четверо ребят, — неожиданно произнес Бруно, глядя в стену. — Если кто-то из них сунет в мои дела нос, я надаю ему по слишком чутким ушам. Они даже не знают, что у меня за работа.

— И правильно, — поддержал его Штраус. — Все дети болтливы. Для них это естественно.

— Лу, — мягко сказал Мюррей, — может, продолжим о воспитании детей после того, как поговорим о деле? Пока что у нас имеются три нити: Миллер, Шрейд и этот приятель Ландина Бенни Флойд. Что, если сосредоточимся на них?

— Я уже побеседовал с Флойдом, — сказал Харлинген. — Он полностью подтверждает показания Ландина о том задержании.

— Превосходно. Вы записали его как свидетеля?

— Да, записал. Только он ненадежен. Очень расстроен.

— Слишком чувствительный, — сказал Бруно.

— Дело в том, — холодно заговорил Харлинген, — что он может оказаться ненадежным свидетелем, когда за него примется Лоскальцо. Вот что меня беспокоит.

— Ничего, — сказал Мюррей, — мы приободрим его. Назначьте встречу с ним на этой неделе, когда он будет свободен, и мы втроем повторим всю сцену задержания. Проверим таким образом каждую деталь его показаний, и если обнаружатся слабые места, приведем их в порядок до того, как он взойдет на свидетельское место.

— Послушайте, — запротестовал Харлинген, — я не собираюсь готовить для него показания. Это же…

— Мистер Харлинген, готовить их вы не будете. Вы станете искать в них недостатки. Станете освежать его память. Или подождете, чтобы Лоскальцо сделал это за вас?

— Ну, если так ставить вопрос…

— Именно так, — продолжал Мюррей. — Затем нужно узнать, что у полиции есть на Шрейда и Миллера? Пока нам известно лишь, что Шрейд называет себя впервые задержанным, но если сможем показать, что он лжет, это ослабит веру к его показаниям. И на Миллера должно существовать какое-то досье, если он такой крупный букмекер, как говорят. Когда он будет на свидетельском месте, есть смысл очернить его неблагоприятными сведениями. Нужно будет внушать присяжным, что Миллер и Шрейд — отъявленные воры и лжецы. Нужно будет упорно создавать это впечатление.

— Ну, поскольку они известные букмекеры… — начал было Харлинген.

— Само по себе это ничего не значит, если нет возможности составить коллегию присяжных из двенадцати старых дев, состоящих в благотворительных обществах. А вам не дадут этого сделать. Вы будете работать с тщательно подобранными присяжными, мистер Харлинген: добропорядочными, серьезными, солидными гражданами, которые бросятся к своим букмекерам, как только получат совет ставить на ту или иную лошадь. Они сочтут Миллера и Шрейда не правонарушителями, а просто потерпевшими неудачу.