Онлайн книга «Свидетельница»
Лена с минуту сидела без движения. А потом заговорила: – Я вам тоже могу слезную историю поведать про своего ребенка. Как мы все детство по больницам… Он умирает в реанимации, а я в больничном туалете закрылась, на колени бухнулась и просила Бога не забирать моего сыночка. И Кирюша выжил. Но уже не мог развиваться, как другие дети, отставал в развитии. Стал инвалидом. Но знаете, он никогда не ударит ребенка на улице. Он и котенка не ударит, не то что… Хотя он тоже рос без отца. – Простите нас, – после паузы попросила Зимина. – Ради Бога, простите. Лена почувствовала усталость и пустоту. Ничего не клокотало внутри. Дядя осторожно вкатился в комнату. – Хорошо. Я заберу заявление. Но честно говоря, сомневаюсь, что вашему сыну это пойдет на пользу. – Он осознал, – поспешила уверить мама. – Он раскаивается! Они ведь там, в больнице, подружились с вашим мальчиком… Мама Леши очень старалась. Она попыталась тронуть сердце гостьи тем фактом, что так сильно раздражал. «Они ведь там подружились…» Лена поднялась. Тут вклинился Дядя: – Адвокат предлагает передачу суммы произвести в его присутствии. Чтобы все официально. – Да идите вы со своими деньгами! – не выдержала Лена. Дядя закрыл рот. – Не отказывайтесь, – попросила Зимина. – Вы на эти средства сможете купить путевку в санаторий. Полечите ребенка… Поймите, мы искренне сожалеем и хотим помочь… Когда Лена в деталях передавала мне эту встречу, слова Лешиной мамы о воске больше всего поразили меня. Я решила привести их на своей встрече с мамашами, к которой уже начала готовиться. Я должна их всех увидеть. Каждую. И в среду на педсовете поделилась планами, и их одобрили. Анжела даже вызвалась помочь в организации. После педсовета я, как обычно, сломя голову неслась в сторону Поля Чудес. Торопилась к Черновым за Иришкой. Лепил мокрый снег, под ногами хлюпала снежная каша, в голову лезли мысли о горячем супе и о горячей ванне. А предстояло еще тащиться с Иришкой из Поля Чудес в Простоквашку по этой слякоти. Пока я месила слякоть, сапоги, конечно же, промокли. Войдя в прихожую, громко крикнула: – Вот и я! На мое приветствие никто не ответил. Конечно же, моя подруга и моя дочь решили затянуть меня в прятки. Они это любят. Но так не хотелось разуваться, шлепать в мокрых носках по черновским коврам, оставляя кругом мокрые следы, кричать «ку-ку» и заглядывать во все углы. Мне было не до игр, я в школе наигралась. – Ириша! – прокричала я. – Мама пришла. Ни звука в ответ. Не дождутся. Все равно не буду разуваться и снимать дубленку. Я прошла в холл, недовольно прокричала в сторону второго этажа: – Ксюш, мне некогда! Вверху что-то грохнуло, и вслед за этим раздался истошный Ксюхин визг. – Ира! – заорала я и рванула к лестнице. – Ира! Я уже была на середине, когда передо мной возник Вадик – в расстегнутой рубахе, с закатанными по локоть рукавами. У него был вид мясника. Я невольно отпрянула и зацепилась за перила. – А вот и Светочка… – нехорошим голосом проговорил он и протянул ко мне руки. – Подружка наша золотая… Глаза у Вадика были как стеклянные. Я никогда прежде не видела у людей такого странного взгляда. – Где моя дочь? – как можно внятнее спросила я. – Нету. – Вадик скривился и показал пустые руки. И вдобавок покрутил ими так противно. Я не помню, как проскочила мимо него. Вероятно, просто оттолкнула. У меня было такое состояние, что я могла бы отодвинуть гору. Или превратиться в пчелу, чтобы оказаться на втором этаже. И я там оказалась. Влетела в одну спальню – никого, в другую… Моя подруга сидела на огромной кровати, забившись в самый угол. Она смотрела на меня одним глазом, другой заплыл и почти полностью закрылся. На ногах и руках обозначились красные ровные полосы, будто ее били плеткой. Ксюшка тряслась и молча смотрела на меня. – Где Ира? – Голоса моего хватило только на шепот. – Я не успела в сад, – ответила Ксюшка, клацая зубами. – Он не пустил меня. – Ты не забрала ее из сада? – переспросила я, пытаясь собрать мысли в кучу. – Полюбовалась? – раздалось у меня за спиной. – Твоя работа. – Что? – Я повернулась к Чернову. Глаза его, в красных прожилках, смотрели на меня сузившимися зрачками. – Кто моей жене наврал про любовницу? Не ты? Развести нас хочешь? – Он попытался схватить меня за руку. – Убери руки, ненормальный! – Я отпрыгнула. – Садист! Я оказалась в коридоре, он вывалился вслед за мной. Поймал за руку и больно дернул на себя. – Иди сюда! Изловчившись, я треснула его сумкой по черепу. Это только еще больше его разозлило. – Ах ты! Чернов выдернул у меня из рук сумку и бросил на пол. Этого мгновения мне хватило, чтобы вырваться и оказаться на лестнице. «Телефон в кармане», – вспомнила я. Тут Чернов прыгнул за мной, лестница заходила ходуном. Он напоминал мне разъяренного медведя. Видела подобное в кино. Я нырнула под перила, повисла и спрыгнула вниз. Поднимаясь, запуталась в собственном шарфе и поняла, что сплоховала – Чернов уже был внизу и перегородил мне путь к выходу. – Я тебя просил молчать? Сучка! Он качался из стороны в сторону, как неваляшка. Мне стало страшно. – Я ничего не говорила, – зачем-то начала я оправдываться. – Твоя Рыжая сама Ксюшке позвонила. – Не свисти, – посоветовал он, надвигаясь на меня. Я метнулась в столовую. Уронив по пути стул, бросилась к кладовке. Толкнула дверь. Зачем я это делала? Не знаю. Во мне проснулся инстинкт самосохранения и заглушил здравый смысл. Оказавшись среди коробок и кастрюль, захлопнула дверь и двумя руками задвинула засов. Я оказалась в западне. Кладовка не имела окон и запасного выхода. У меня оставалась одна надежда – телефон. Но, вытащив его на свет, поняла, что зря надеялась. В черновской кладовке напрочь отсутствовала сеть. Между тем Чернов стоял под дверью. – Ты провинилась, Светочка, – вещал он. – И должна быть наказана. Таких девочек, как ты и Ксюша, надо воспитывать. Плохо тебя муж воспитал. – А тебе лечиться надо, – ответила я. – В стационаре и смирительной рубашке! Псих. Он подергал дверь. – Светик, открой по-хорошему. – Не дождешься. – Ты поиграться со мной решила? Чернов дернул сильнее, и я поняла, что засов, держащийся на трех шурупах, – лишь видимость надежности. Чернов дергал дверь методично, словно раскачивал больной зуб. |