Онлайн книга «Экспедитор»
– Стволы не надо лапать, – говорю укоризненно, – там вон, под насыпью, дохлые в домах, сейчас сюда выберутся и нас покусают, вам это надо? – Где дохлые?! – Там, – показываю. В ответ чечены предпринимают психическую атаку – выстраиваются на насыпи и начинают шпарить из автоматов во все, что движется и не движется. Крики – вон побежал, вон там он. Глушаков у них нет, грохот стоит неимоверный, мертвого поднимет… хотя сейчас эти слова можно очень по-разному трактовать. В магазинах каждый второй трассер… откуда берут только. Они же стволы так сожгут. Ну придурки… Мастера контактного боя, твою ж дивизию. Внезапно понимаю, что Тепкоев смотрит на меня. Поймав мой взгляд, он кивает – отойдем. Отошли. Тепкоев достал портсигар. – Будешь? – Нет, не курю. Молчим. Никто не знает, как начать разговор. – Сейчас со всего города дохляки сюда на стрельбу сбегутся, – говорю я. – Оно так, – отвечает Тепкоев, – молодые еще. Кровь гуляет. Говорим по-русски. – Товар, значит, я тебе привез, без обмана, деньги передаешь. И дальше буду привозить. Но тебе, я так понимаю, не только товар нужен. Но и информация. Тепкоев понижает голос. – Соображай. И ни с кем меня не путай. Я во время второй войны за вас был, потом в ФСБ работал. – И? – И я понимаю, что, как бы дело ни пошло, лучше договариваться с русскими, а не с турками, не с афганцами, не с паками. Пока мы с русскими были – мы сами собой были, своим языком говорили, Аллаху молились. – А как же выселение? – задаю провокационный вопрос я. – А… сколько времени назад это было. И потом – если таки подумать, выселение не русские делали, Сталин делал. Сталин грузин, это такая нация, они всех правоверных ненавидят. А сейчас в Городе кого только нет, набежали всякие шайтаны, в комнатах молятся, молодежь против стариков, против народа настраивают. Разговоры идут… говорят, что, раз мы маджлисы делаем, устазов и святые места почитаем, никакие мы не мусульмане, а бидаатчики [9]. Все это они не взрослым мужчинам говорят, если бы говорили, их бы давно зарезали. Все это они нашим детям говорят… шакалы. Если так пойдет и дальше, в один день нас в постелях вырежут, астауперулла… – Понятно. Много выжило? – Много. В Афганистане много, в Пакистане там такое место есть – Зона племен. Там почти все. В Турции тоже, особенно армейские части, и в горах – как раз те места, что с Грузией граничат. Каспий полностью под ними. Дагестан под них лег – все, кто уцелели. До нас дошли. Говорят – Халифат, только вот нас не уважают. Недавно сам слышал на собрании – всем учить арабский надо. Зачем мне учить арабский, у меня свой язык есть! «И русский», – подумал я, но ничего не сказал. – Понятно. – Еще. Голос у тебя есть, передай всем, кто хочет слушать. Тут у нас были ваши люди – до самого Сарычина доходили. – Докуда? – Сарычин. Не знаешь? Волгоград по-вашему. Был разговор – сначала про нефтяные качалки. Потом совсем нехороший разговор пошел. – О чем? – О том я скажу, когда ты мне ответ принесешь. Мне надо семью перевезти – примете? Они работать будут, мы все работать будем. Хоть кем. Свежо предание. Хотя. – Я сам не решаю. – Передай тем, кто решает. У меня уже жизнь сделана. Я хочу, чтобы внуки росли среди людей… Ну… в общем, понимаю. – Что еще сказать? – Скажи, что у дракона семь голов, но главная – жадность. Все, иди. Аллах с тобой, русский… Бывшая Россия. Ульяновск – средняя полоса Девятьсот тридцать восьмой день Катастрофы и далее Ночью развернули станцию дальней связи, поднявшись на крышу и подняв небольшой воздушный шар, связались с Ижевском, потом с баржами и велели поворачивать назад. Они, скорее всего, в Новгород сразу уйдут и без меня. Странно… без меня в Новгороде ни одного торга не было… не по себе. То, что мы таким странным образом закорешились с чичами, я передал отдельно, на станцию УФСБ и шифром. Шифр самый простой, страница из книги как ключ, но сейчас никто его не взломает – возможностей нет, да и не до того. Теперь надо было уходить, и как можно быстрее. Это было правильным решением – я это чувствовал. Слишком серьезный был вчера разговор на мосту, слишком многое могло произойти после него – вплоть до попытки уничтожения всей нашей группы. Способ избежать всего этого только один – выйти из-под удара, уйти прежде, чем этот удар нанесут. Я много чего понял в этой жизни за крайние три года, и одно из того, что я понял – между битвой и избеганием всегда надо выбирать избегание, до тех пор, пока это возможно. Нет, если зажали в угол, то надо драться, тут без вопросов. Но если есть возможность промолчать, договориться, избежать, чтобы тебя поставили перед выбором, избежать драки – надо это делать. Встрял, потерял технику, людей, товар – уже проиграл. И потому я уйду, еще ночью, когда никто не ждет. Прежде чем кто-то успеет что-то предпринять, если попытается. Ночью, полчетвертого – поднял всех по тревоге, наглотались кофе и в десять минут пятого были готовы к выезду. Моросил дождь… не слишком сильный, но нудный и непрестанный. Это хорошо, это смоет наши следы и затруднит поиски. Вместо шлагбаума тут был старый автобус; увидев, что мы уходим, – удивились, но ничего не сказали, откатили. В конце концов, мы ничего не были должны, наоборот – наше оплаченное время постоя еще не закончилось. Надо ехать – и надо. Из относительно упорядоченного мира Квадрата мы вырвались в пустой и страшный мир незачищенного города, мир почти без людей, без жизни. Над землей низко нависало небо, дождь усилился, и наши фары пробивали пелену дождя всего на несколько метров. Казалось, что мы плывем под водой. Батя поставил магнитофон, хрипло запел Шевчук. Когда идет дождь,
Когда в глаза свет
Проходящих мимо машин, и никого нет…
На дорожных столбах венки, как маяки
Прожитых лет.
Что ты в пути?
Третью жизнь за рулем,
Три века без сна,
Заливает наши сердца серым дождем,
И кажется все:
По нулям кислород и бензин,
И с кем-то она,
Но все-таки знай – ты не один…
Да, мы все-таки не одни в этом мире. У нас есть дом, куда вернуться, и есть цель. Как сделать наш дом еще более крепким, еще более защищенным. И это главное. |