Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– К вам, ваше превосходительство. – Кто? – Из Петербурга прислан мичман Метакса. С ним его мать. Просит принять вместе. – Проси! – сказал, стараясь говорить посуше, адмирал. Он не смотрел на дверь, делая вид, что занят бумагами, но с нетерпением ждал: когда же, когда она войдет! В кабинет шагнул молодой черноглазый мичман. Сзади, радостно улыбаясь, шла Любушка. Адмирал поднял глаза. Он не смотрел на Любушку, но успел заметить, что она как-то похорошела. – Честь имею явиться, ваше превосходительство. Мичман Егор Метакса. Прибыл в ваше распоряжение! – отчеканил молодой человек давно заученную речь и подал рапорт. Федор Федорович взял рапорт. – Прошу садиться, сударыня! – вежливо обратился он к Любушке. Они впервые встретились глазами. Федор Федорович порозовел. Любушка смотрела на него восторженно. Ушаков окинул мичмана взглядом с ног до головы. Черноглазый Егорушка был, видимо, больше похож на отца. Лицо серьезное. «Хороший паренек». – Когда окончил? – В июле прошлого года. – Которым? – Четвертым, ваше превосходительство. Ушаков улыбнулся: – Я тоже когда-то окончил четвертым. Где плавал? Конечно, до Готланда? – Точно так. – Эволюции морские учили по иезуиту Госту? – Да, по Павлу Госту. – И читали «Книгу полного собрания об эволюции», перевод с французского господина капитана Семена Мордвинова? – Точно так. – Пятьдесят лет учат всё тому же, – с грустью покачал головой Ушаков, уже спокойнее глядя на Любушку и улыбаясь. – Ну, господин мичман, у нас научишься воевать не по французским или английским образцам, а по русским! – Рад стараться, ваше превосходительство! – Морское дело любишь? – Люблю, ваше превосходительство. – И знаешь его? Подходя к кораблю, не будешь приставать носом к корме, а? – Что вы, ваше превосходительство! Извольте проэкзаменовать! – Покажи-ка руку! Мичман протянул руку. Ладонь и пальцы были в мозолях от вытягивания снастей. Адмирал ласково улыбнулся. Он вспомнил, как в такие же годы думал только о выкраивании парусов, вооружении мачт и отакелаживании рей. И любимой музыкой для него было завывание ветра в снастях. – А может, лучше на бережку, чем на корабле? Вон и маменька, по-видимому, собирается просить об этом адмирала… Мичман вспыхнул: – Ваше превосходительство, я – моряк, а не пехотинец! «Самолюбив, обидчив. Хорошо!» Мичман начинал нравиться адмиралу. – Ну, ладно, ладно! Знаю, что наш брат, моряк, не жалует пехоты. Мы в корпусе, бывало, звали пехотного офицера «бубновый валет», а кавалерийского – «пиковый валет». А у вас, интересно, как? – У нас точно так же, – улыбаясь ответил уже неофициальным тоном мичман. – Будь покоен. На берег тебя я сам не пошлю. А вот куда же тебя назначить: на линейный корабль, фрегат или бриг? – спросил он и подмигнул Любушке, словно говоря: мол, посмотрим, куда молодой челочек гнет? – Куда вам будет угодно, ваше превосходительство. – Он знает турецкий язык, Федор Федорович, – вкрадчиво сказала Любушка. Мичман сделал движение – был явно недоволен вмешательством матери. Ушаков с еще большим интересом глянул на Метаксу. – И хорошо знаешь турецкий? – спросил он юного толмача. – Почти как русский, ваше превосходительство. – Это нам пригодится. И на берегу и в море. Я беру тебя к себе в переводчики! Любушка расцвела. Смотрела благодарными глазами. – А числиться ты будешь на корабле «Владимир». Это флагманский корабль капитана генерал-майорского ранга Павла Васильевича Пустошкина, которого Любовь Флоровна, вероятно, помнит… – Как же! Пашенька Пустошкин! – отозвалась Любушка. – Очень благодарен, ваше превосходительство! – радостно отвечал довольный мичман. – Ступай отдохни с дороги. Подпоручик Чалов в канцелярии скажет, как и что делать. – Есть! Мичман четко повернулся кругом и вышел. Они остались вдвоем. Ушаков поднялся из-за стола навстречу Любушке. А она легкими шагами подбежала к нему и бросилась на шею. – Феденька, милый мой, дорогой! Наконец-то мы снова вместе. Сколько не видались! Я так стосковалась по тебе! – говорила она. – А знаешь, ты стал важный. Настоящий адмирал! Я вижу: Егорушка уже от тебя без ума! – Это все молодые так. Помню, как я Алексея Наумовича Сенявина обожал… А сынок у тебя хороший. И ты сама все хорошеешь!.. – говорил улыбаясь Федор Федорович. – Что же это мы стоим? Садись, Любушка. Они сели на диван. – Я согласна, мальчик у меня неплохой: серьезный, неглупый… Да, прости, – я все говорю, а о главном чуть не позабыла. Поздравляю тебя, Феденька, с победой, с Георгием! – Спасибо, дорогая! – В Петербурге все сравнивают твои прошлогодние победы с Чесмой. – Ну что ты, – смутился Ушаков. – До Чесмы далеко! – Нет, нет, не говори. А как была рада тетушка! – Настасья Никитишна еще жива? – Жива. – И домик у березы цел? – Стоит. Перед глазами Федора Федоровича мелькнули картины юности, невозвратного прошлого. Они замолчали. Смотрели друг на друга. – А где же вы были все эти годы? – спросил Федор Федорович. – После Херсона мы устроились в Кронштадте. Павел не хочет больше работать на юге. – Понятно, – усмехнулся Ушаков. – А как же ты приехала сюда? – Я сказала, что не отпущу Егорушку одного. – И ты будешь здесь? – Буду, мой родненький, буду. Буду видеть тебя! – У меня, Любушка, есть в Севастополе свой небольшой домик. – Вот и чудесно. Я буду приезжать в гости. – Милости прошу! А теперь, Любушка, тебе, пожалуй, надо уходить: неудобно так долго быть у меня – ведь там Егорушка ждет. – Верно, Феденька. Я пойду! Любушка поцеловала его и вышла. Ушаков подошел к столу, сел. Листал бумаги, думал. Все дни, все годы думал о других: о своих моряках, о флоте; а вот сегодня подумал о себе и Любушке. |