Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– Прошу покорнейше садиться. Они сейчас будут. Может, умыться желаете с дорожки? – Облиться бы водой хорошо! – Извольте сюда, ваше сиятельство! И Федор увел гостя. Адмирал Ушаков вошел в переднюю и удивленно остановился. У окна сидел какой-то пожилой человек в полувоенном зеленом кафтане. Он смешно клевал толстым красным носом – дремал. «Это какой же пьяница к нам затесался?» – подумал Федор Федорович. Пьяных он не переносил. Ушаков подошел к человеку и потряс его за плечо: – Проснись! Человек недовольно открыл глаза. – Я вовсе не сплю, – неласково ответил он. – С какого корабля? – Как – с корабля? Я не на корабле, а на тройке приехал. – Откуда? – Из Знаменки. Ушаков удивился: из какой такой Знаменки? – Как – из Знаменки? Верно, из Херсона? – Нет, из Знаменки. В Херсон мы тольки еще едем, – упрямо твердил угрюмый человек. – А ко мне по какому делу? – К вам? В гости. – Тебя как звать? – Прохор Иванович Дубасов. – Что-то не помню, – нахмурился Ушаков. Подумалось: «Может, какой-либо крепостной из вотчины, кого не знаю?» – Ты тамбовский? – Нет, московский. – Ничего не понимаю. – А тут и понимать-то нечего! – Да ты кто? – начинал уже терять терпение Федор Федорович. – Так бы и спрашивали: я камардин его высокопревосходительства графа Ляксандры Васильича Суворова-Рымникского! – Один? – Зачем один? С им самим. – А где же Александр Васильевич? – Тама, лясы точит, – указал Прошка на комнаты. – С кем? – Да бог его знает. Он со всяким горазд. Ушаков бросился в комнаты. За ним, позевывая, не спеша двинулся Прошка. В столовой сидел освежившийся после купанья Александр Васильевич Суворов и пил квасок. Перед ним стоял сияющий денщик Федор. – Ваше высокопревосходительство, Александр Васильевич, как я рад! – сказал Ушаков, идя к Суворову. – Без чинов, без чинов. Здравствуй, дорогой Федор Федорович. Дай я тебя обниму, нашего черноморского героя! Суворов обнял Ушакова и, целуя, каждый раз приговаривал: – Фидониси, Тендра, Гаджибей, Калиакрия!.. – Александр Васильевич, ежели я начну перечислять все ваши подлинно блистательные победы, до утра здороваться придется! Суворов смеялся: – Это правда: у меня именин много – Туртукай, Козлуджи, Кинбурн, Фокшаны, Рымник, Измаил… Много, много, всего не упомнишь!.. Я, Федор Федорович, еду к новому назначению, в Херсон. Опять будем соседями. Вот умылся у тебя с дороги, квасок пью. Скворушка меня угощает. – Ну какое же это угощенье! – поморщился Ушаков. – Беги к повару, чтоб живее, и… – обернулся Ушаков к денщику. – Понимаю, ваше превосходительство, – ответил Федор и убежал. – А не рановато ли обедать? – глянул Суворов. – Нет, нет. Уже вторая склянка. Покушаете нашего флотского борща. – С перцем? – С перцем, – улыбнулся Ушаков. – А денщик у тебя, Федор Федорович, расторопный. И к тому же пиит! – Болтун! – махнул рукой Ушаков. – А ты чего? – уставился Суворов на Прошку, который стоял у двери. – Раз я ваш камардин, то где же мне и быть, как не при вас? – Вот видал, какой у адмирала денщик? Вежливый, не такой, как ты. Не денщик, а поэт! – Поет-то поет, да посмотрю, где сядет… – мрачно буркнул Прошка. – Конечно, поет. И поет нежным тенорком. А ты рычишь басом. Ровно из винной бочки. – Бас во сто раз лучше тенора. Недаром все протодьяконы – басы! – Твоя фамилия как? – Ай позабыли? Прохор Дубасов. – А его – Скворцов. Не зря говорится: по шерсти и кличка. Назван – Дубасов, стало быть – дубина. А то – Скворцов. Прошка угрюмо сопел. – А вот это знаешь кто? – указал Суворов на Ушакова. – Его превосходительство вице-адмирал Федор Федорович Ушаков. Сам Ушак-паша. Он, брат, на море хорошо турка бьет! – А мы их разве плохо бивали? – Так это – на суше, а то – на море. На море труднее. – На море легше… – Это почему? – Пробил евонную посудину, они все и пойдут на дно… – Ну, ступай к Федору, помоги ему! Только в графины не больно заглядывай! – Скажете! – уже веселее ответил Прошка и быстро исчез. Во время обеда они говорили о войне с турками. Александр Васильевич охотно рассказывал о Кинбурне, Рымнике, о штурме Измаила, в котором участвовала и лиманская флотилия. Просил Федора Федоровича побольше рассказать о своих морских викториях. Но Ушаков не умел говорить пространно. Все победы в его рассказе уложились в полчаса. – Я вижу, дорогой Федор Федорович, у нас много общего в тактике, – сказал Суворов. – Вы ведь тоже исповедуете: «глазомер, быстрота, натиск»? – Глазомер и натиск у меня, может, и есть, а вот быстротой похвастать не могу: турецкие корабли, к сожалению, лучшие ходоки, чем мои. – Но вы ведь не раз нападали на них как снег на голову? – Бывало, – улыбнулся Ушаков. – Внезапность – та же быстрота. Главное – напугать врага: напуган – наполовину побежден. А вас и меня турки боятся. Одного нашего имени. Недаром прозвали по-своему: вас – Ушак-паша, меня – Топал-паша [70]. Не забыл Суворов и чуму в Херсоне. – Победить чуму – это, помилуй бог, стоит Измаила! – восторгался он. – Вы меня захвалите, Александр Васильевич! – смутился Ушаков. Вспомнили о графах Мордвинове и Войновиче. Суворов презрительно отозвался о них обоих: – Немогузнайки. Паркетные шаркуны! Помянули и покойного князя Потемкина. Ушаков, зная, что Потемкин относился к Суворову несколько иначе, чем к нему, не особенно распространялся о своем благодетеле. – А ведь и я – моряк, – сказал вдруг Суворов. – Я имею морской чин! – Какой? – заинтересовался Ушаков. – Помилуй бог, я – мичман. Экзамен даже выдержал! |