Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
Выяснилось, что хотя корабли наливались уже двое суток, но раньше следующей ночи не успеть. Приходилось маяться еще целый день в Ахтиаре. Адмиралтейство с его рапортами, ордерами и промемориями казалось сегодня Ушакову противнее всего: это напоминало Федору Федоровичу о его зависимости от бездушного формалиста Мордвинова. Хотелось отвлечься, и Ушаков, предупредив денщика, что будет обедать на своей даче, отправился в госпиталь: здоровье моряков было его всегдашней заботой, а каменный двухэтажный госпиталь – любимым детищем. Ушаков вышел из адмиральского дома и остановился на крыльце. Утро было чудесное – теплое, солнечное. Адмирал направился к пристани. В яблоневой аллее у адмиральского дома преспокойно ходила чья-то лошадь – щипала траву по обочине дорожки. – Безобразие! Опять тут шатаются лошади и ломают деревья! – возмутился адмирал. – И каждый раз, ваше превосходительство, неизвестно чьи, – прибавил идущий сзади ординарец. – А вот мы сейчас найдем ей хозяина, – остановился Ушаков. – Вернись и скажи Чалову, чтобы кто-либо забрал ее и отвел к капитану над портом. Пусть повозят на ней камни для постройки, тогда хозяин наверняка объявится! В госпитале командующего в эту минуту не ждали. Главный доктор госпиталя фон Вилинг знал пристрастие Ушакова к медицине и всегда опасался его приезда: адмирал приезжал неожиданно и всякий раз находил какие-либо неполадки. Но сегодня никто в госпитале не мог бы и предположить, что нагрянет командующий: ведь флот собрался уходить в море. А Ушаков как раз и явился. У госпиталя сидели на камнях и просто на земле выздоравливающие, наслаждаясь теплом и солнцем. Кое-кто курил, несколько человек в сторонке играло в «свои козыри», а большинство просто разговаривало, глядя на раскинувшуюся внизу бухту, где чернели корабли. (Раньше корабли красили желтой краской, а Павел I велел красить тиром – в черный цвет.) Зорким морским глазом следили за шнырявшими по бухте шлюпками, угадывали: куда и зачем они посланы. Лениво перекидывались словами: – А все-таки веселее смотреть, когда корабли желтые. – Да, теперь уж больно черны! – Зато ночью и за кабельтов не разглядишь. – Никак сам адмирал к нам жалует? – увидал кто-то знакомую, крепкую фигуру Ушакова, который быстро шел к госпиталю. Все заволновались: – Где? – А вон! – Он самый. – Вот поглядите, что сейчас тут начнется, – улыбаясь покачал головой старый матрос, видимо не раз бывавший в госпитале. – Ребята, прячь карты: адмирал с правого борту! – окликнули увлеченных карточной игрой товарищей: адмирал не любил карт. Увидев подходившего адмирала, все встали. – Здорово, братцы! – приветствовал Ушаков. – Здравия желаем, ваше превосходительство! – нестройным хором ответили выздоравливающие. – Ну, как вы тут? – Пошло на поправку, ваше превосходительство! – ответил за всех пожилой матрос. – Это хорошо. Не зря ведь сказано: солдат в поле умирает, а матрос – в море. Выздоровеете! – А за зиму на бережку уже надоело, ваше превосходительство, – сказал пожилой матрос. Федор Федорович расцвел: услышать, что в море лучше, чем на берегу, ему было приятнее всего! – Не бойтесь – еще поплаваем! Набирайтесь только сил. А как же здесь вас кормят? Матросы молчали. Кто-то вполголоса высказывал свои соображения соседу. – Ну, чего шепчетесь? Говорите, не стесняйтесь! – оглядывал Ушаков обступивших его моряков. – Каша жидковата… – начал кто-то. – И маслица в ней не сыскать… – Чухнин масло у себя на дому держит. Кладет – никто не видит сколь! – Вот господин Чухнин идет к нам. Мы его сейчас и спросим про все, – сказал адмирал, увидев спешивших к нему дежурного штаб-лекаря Франца и госпитального комиссара Чухнина с одутловатым сусличьим лицом. Ушаков выслушал рапорт дежурного штаб-лекаря о количестве и состоянии больных, а потом обратился к Чухнину: – Вот больные жалуются, что у тебя каша жидка… На толстое сусличье лицо Чухнина легла тень. – Каша? Каша, ваше превосходительство, как следует быть! – А скажи-ка, сколько ты кладешь масла на одного больного? – Девятнадцать золотников, ваше превосходительство, – облизывая сохнувшие от волнения губы, отвечал Чухнин. – А может, на весь котел кладешь девятнадцать золотников? – продолжал с легкой усмешкой спрашивать адмирал. – Никак нет, ваше превосходительство. Все по закону вешаю. – А кто видел, как ты вешал масло? – Ж-жена видала… – А штаб-лекарь был при этом? – Никак нет. – Почему? – Я вешал дома… – Почему дома? А где же ты масло держишь? – Держу у себя в погребе… В нем, ваше превосходительство, холоднее, чем на складе… Боюсь, как бы на складе не растаяло… – Я думаю, у тебя на дому скорее растает! В толпе больных кто-то хихикнул. Лицо адмирала утратило всякую веселость. – Немедля взвесить масло! В присутствии дежурного лекаря. И отнести на склад. Ежели окажется больше, чем должно быть налицо, доложите мне! И Ушаков быстро пошел к госпиталю. Рыжий штаб-лекарь Франц бежал сбоку, что-то объясняя адмиралу, а Чухнин отстал. Он сморкался на землю, со злостью поглядывая на больных, которые только посмеивались. Пробыв около полутора часов в госпитале, адмирал наконец ушел. Кроме госпитального комиссара досталось и дежурному штаб-лекарю: командующий нашел, что коридоры «обвесились паутиной» и на больных грязное белье. Вернувшись из госпиталя, Ушаков на минуту заглянул к себе в канцелярию – нет ли чего непредвиденного. Но все оказалось в порядке, и он пошел обедать. Встречные военные и гражданские почтительно приветствовали адмирала. А Ушаков шел, по-хозяйски осматривая город, для благополучия которого он так много сделал. От его взора не ускользало ничто. Вот у строящегося флотского магазейна вольнонаемные мастеровые, собираясь отдыхать в обеденный час, располагались на самом солнцепеке. Федор Федорович подошел к ним. – Здешнее солнце не ваше, костромское: поспишь на солнцепеке – голова разболится! Ложитесь в тени, неужели холодно? – сказал адмирал и зашагал дальше. |