Онлайн книга «Эфирное время»
На следующий день Лиза позвонила знакомому кинологу, спросила, как ей отблагодарить ветеринара. – Не берет денег? Странно. Это очень дорогой врач. Да, спиртное он не употребляет совсем. Ну, я не знаю, если вас это так беспокоит, подарите ему хороший одеколон. Лиза купила дорогую мужскую туалетную воду. Юрий Иванович принял подарок, но на следующий вечер вытащил из сумки и поставил на ее туалетный столик коробочку «Шанель №19». – Да вы что, Юрий Иванович… – опешила Лиза. – Кажется, это ваш запах. И давайте на этом успокоимся. Лота чувствовала себя все лучше, нос у нее сделался влажным, холодным, она начала понемногу есть, попросилась на улицу, и Лиза стала выходить с ней во двор два раза в день. Помощь ветеринара уже не требовалась, но когда он позвонил и спросил, надо ли приехать, она неожиданно для себя ответила: – Да, пожалуйста, если вы можете… Они просидели на кухне до рассвета, и разговор у них получался странный. Слова почти ничего не значили. Уютная болтовня Двух усталых немолодых людей, которые отлично понимают друг друга. Но в паузах повисала тяжелая жаркая тишина от которой у обоих покалывало кончики пальцев. – Простите, Юрий Иванович, я вас совсем заболтала, – спохватилась она, когда за окном стало светать. Они не могли назвать друг друга на " ты " и по имени. Воздух вокруг них так сгустился, что казалось, от простого «ты» все взорвется к чертовой матери. – Меня никто не ждет, – произнес он низким тяжелым голосом. – Ну все равно. Простите меня. Поздно уже, вернее, рано. Рассвет. Пора спать. – Да, конечно, – он поднялся, – я доеду. Всего доброго. Они неловко столкнулись в узком дверном проеме и застыли, глядя друг другу в глаза. Какое-то угрюмое, дикое, совершенно незнакомое чувство медленно закипало у нее внутри, заполняло все пространство ее души, не оставляя ни капли света. «Совсем сбрендила, старая дура?» – грубо рявкнул разумный внутренний голос. У нее кружилась голова, ноги стали ватными, но все-таки хватило сил отступить в сторону, ускользнуть от его настойчивых губ, стряхнуть его твердые теплые ладони. – Лиза, я не могу больше. Я не железный. Я понимаю, ты замужем, но я один, ты знаешь, я не женат, поехали ко мне, – он продолжал смотреть на нее в упор, и ' только сейчас она заметила, что глаза у него темно-серые, а не черные, как казалось раньше. – Спокойной ночи, Юрий Иванович. Простите, что заболтала вас. Всего добро-то, – хрипло произнесла она, глядя в пол. Когда за ним закрылась, дверь, Лиза упала на кровать и заплакала, горестно, безутешно, как в детстве из-за плохой оценки. «О, Господи, ну почему? Что в нем такого? Практически, первый встречный, случайный, ничем не примечательный человек. Зачем мне это?» – думала она под собственные судорожные детские всхлипы. Приковыляла Лота, стала слизывать слезы с ее лица, пытливо, внимательно глядела в глаза, словно спрашивала: «Что с тобой?» – Мне плохо, Лота. Мне просто отвратительно. Я не знаю, что теперь делать, – бормотала она, гладя собаку, – со мной никогда ничего подобного не было и быть не могло. Политический обозреватель, кандидат исторических наук, мать двоих детей, верная жена, образец строгости и добропорядочности, Елизавета Павловна сошла с ума, влюбилась, как шестнадцатилетняя девчонка. Впервые в жизни. На следующий день Лиза отправилась в аэропорт, встречать мужа с детьми. Кончился отпуск, хлопоты с Лотой взяла на себя домработница. Собака после пережитых страданий стала трогательно-тихой и ласковой. Юрий Иванович звонил каждый вечер, но уже не домой, а на ее сотовый, аккуратно интересовался здоровьем собаки. Она вежливо благодарила, подробно докладывала, как Лота себя ведет, что ест, как спит. Собака чувствовала себя хорошо, и казалось, невозможно было придумать повода для встречи. – Я должен осмотреть Лоту, – решительно заявил он через неделю по телефону, – когда вам удобно, чтобы я приехал? Лиза, я не могу без тебя, – добавил он быстро, на одном дыхании, совсем другим голосом. «Никогда! – испуганно выкрикнула про себя Лиза. – Никогда и ни за что!» Но это было совсем уж глупо. При чем здесь здоровье собаки? Лоту действительно пора было показать врачу. – Мне бы не хотелось вас затруднять. В общем, все в порядке… Хотя, если не возражаете, я после эфира заеду домой, возьму Лоту и привезу ее к вам в лечебницу. «Что за чуть ты несешь? Эфир у тебя заканчивается в час ночи…» – У вас сегодня, кажется, ночной эфир. – Да, конечно, давайте завтра утром. Хотя… утром у меня запись… Простит что же я вам голову морочу? – Правда, Елизавета Павловна, сколько можно морочить голову мне и себе? Записывайте адрес и приезжайте сегодня после эфира ко мне домой. Вместе с Лотой. Она записала адрес в своем ежедневнике, опять на нее накатило странное головокружение, слабость, почти дурнота. Ей стало страшно выходить в эфир в таком состоянии. Из зеркала в гримерной глядела на нее помолодевшая, восторженно – томная идиотка. Глаза сверкали, брови выгнулись удивленными дугами, линия рта смягчилась, ресницы трепетали, как крылья бабочек. Что-то появилось в ней беспомощное. У нее началось раздвоение личности. Влюбленная романтическая дурочка с фиалковым огнем в глазах и розовым дымом в голове мешала разумной сорокалетней ответственной даме жить и работать. Сыпалось все: карьера, семейное благополучие, она самой себе не нравилась, она себе не доверяла. Хорошо, что в ночном эфире она беседовала не с какой-нибудь напористой скандальной личностью, а с пожилым интеллигентным финансистом. Двадцать минут разговора тянулись бесконечно, Лиза чувствовала, как светятся у нее глаза, как губы сами собой растягиваются в дурацкой загадочно-счастливой улыбке, которая была совершенно неуместна, ибо речь шла о вещах серьезных и печальных, о нестабильности рубля и дефиците бюджета. Вместо привычной телестудии, вместо объектива камеры и солидного собеседника за студийным столом она видела перед собой Юрия Ивановича, как он сидит у телевизора, и всей кожей чувствовала, как он на нее смотрит, как ждет, когда закончится эфир. – Вы были очаровательны, Лиза, – заявил после эфира старый финансист и церемонно поцеловал ей руку, – знаете, в вас появилось что-то совсем новое. Глазки заблестели по-особенному. Впервые за многие годы к ней обратился по имени совершенно чужой человек, впервые скользнула в интонации игривая снисходительность. Так принято общаться с хорошенькими молоденькими секретаршами. И еще ей показалось, что все, кто находился в павильоне – администратор, операторы, осветители, – уставились на нее с нехорошим любопытством. |