Книга Мемуары Муми-папы, страница 10 – Туве Марика Янссон

— Я тебе не тётя, — устало сказала Хемулиха. — Я тётя Хемулихи. И никакого письма я не получала. Ты небось забыл приклеить марку. Или написал не тот адрес. Или забыл его отправить. Если ты вообще умеешь писать… — Она поправила шляпку и милостиво добавила: — Но плавать ты умеешь.

— Вы знакомы? — осторожно спросил Юксаре.

— Нет, — ответила Хемулиха. — Кто это тут перемазал в желе всю палубу? Дай тряпку, ты, с ушами, — я вытру.

Фредриксон (ибо она имела в виду именно его) угодливо кинулся к ней с пижамой Юксаре, и тётка Хемулихи принялась тереть палубу.

— Я вне себя от злости, — объяснила она. — А когда я злюсь, единственное, что мне помогает, — это уборка.

Мы молча стояли у неё за спиной.

— Говорил я вам, что у меня Предчувствия, — пробормотал Юксаре.

Тогда Хемулихина тётка повернула к нам свою уродливую морду и сказала:

— Эй ты там, а ну-ка тихо. И не кури — не дорос ещё. Пей молоко, это полезно, если не хочешь, чтобы у тебя начали дрожать лапы, пожелтела морда и облысел хвост. Вам несказанно повезло, что вы меня спасли. Я тут у вас наведу порядок!

— Пойду проверю барометр, — проговорил Фредриксон.

Он быстро скользнул в рубку и закрыл за собой дверь.

Как оказалось, стрелка барометра в ужасе опустилась на сорок делений и осмелилась вновь подняться лишь после истории с клипдассами. Но об этом я расскажу позже.

Похоже, не оставалось ни малейшей надежды избежать страданий, которых, по моему твёрдому убеждению, никто из нас не заслужил.

— Что ж, пока всё, — сказал Муми-папа своим обычным голосом и посмотрел на слушателей.

— Знаешь, — сказал Муми-тролль, — я уже начал привыкать к тому, что ты временами так странно выражаешься. Наверное, она была огромная, эта кастрюля… А когда ты закончишь свою книгу, мы разбогатеем?

— Ужасно разбогатеем, — серьёзно ответил Муми-папа.

— Тогда давайте честно всё разделим, — предложил Снифф. — Ведь главный герой твоей книги — Шуссель?

— А я думал, главный герой — Юксаре, — сказал Снусмумрик. — Надо же, я и не знал, какой прекрасный был у меня отец! И так приятно, что он похож на меня…

— Ваши старые папаши — всего лишь фон! — воскликнул Муми-тролль и пнул Сниффа под столом. — Пусть радуются, что их вообще упомянули в книге!

— Ты меня ударил! — закричал Снифф, ощетинив усы.

— Что вы делаете? — спросила Муми-мама, заглянув в гостиную. — Что-то случилось?

— Папа читает вслух о своей жизни, — объяснил Муми-тролль (с нажимом на слове «своей»).

— Ну и как вам? — спросила мама.

— Здорово! — ответил её сын.

— Вот-вот, и мне так кажется! — согласилась мама. — Только, дорогой, не читай ничего такого, из-за чего дети могут плохо о нас подумать. Вместо этого говори: «Точки, точки, точки». Принести тебе трубку?

— Не разрешай ему курить! — завопил Снифф. — Хемулихина тётка говорит, что от этого дрожат лапы, желтеет морда и лысеет хвост!

— Да ладно, — сказала Муми-мама. — Муми-папа курит всю свою жизнь и, как видишь, до сих пор не пожелтел и не облысел. Всё, что нравится, полезно для желудка.

Муми-мама зажгла папину трубку и открыла окно, чтобы впустить вечерний бриз с моря. А потом, насвистывая, ушла на кухню варить кофе.

— Как вы могли забыть Шусселя при спуске на воду? — с упрёком спросил Снифф. — Ему удалось потом навести порядок в своих пуговицах?

— Ещё как, и не раз, — ответил Муми-папа. — Он то и дело изобретал новые способы сортировки. Раскладывал их по цветам, по размеру, по форме, или по материалу, или по тому, насколько они ему нравятся.

— Как здорово… — мечтательно проговорил Снифф.

— А вот меня огорчает, что у моего папы вся пижама перепачкалась в желе, — сказал Снусмумрик. — В чём же он потом спал?

— В моей, — ответил Муми-папа, выпуская к потолку большие облака дыма.

Снифф зевнул.

— Пошли охотиться на летучих мышей? — предложил он.

— Пошли, — согласился Снусмумрик.

— Пока, папа, — сказал Муми-тролль.

Муми-папа остался на веранде один. Он немного подумал, потом достал ручку и продолжил писать о своей молодости.

На следующее утро тётка Хемулихи была в чертовски хорошем настроении. Она разбудила нас в шесть и бодро протрубила:

— Доброе утро! Доброе утро!! Доброе утро!!! Все за дело! Начинаем! Сперва небольшой конкурс по штопке носков — да-да, я заглянула в ваши ящики. Потом несколько воспитательных игр в награду. Ну, что полезного у вас сегодня на завтрак?

— Кофе, — сказал Шуссель.

— Каша, — поправила его тётка. — Кофе пьют только в дряхлой старости.

— Я знавал кое-кого, кто умер от каши, — пробормотал Юксаре. — Поперхнулся и погиб от удушья.

— Интересно мне, что сказали бы ваши мамы и папы, узнай они, что вы пьёте кофе, — сказала тётка Хемулихи. — Они бы рыдали! А как обстоят дела с вашим воспитанием? Вы воспитанные? Или как родились дикими, так и остались?

— Я рождён под совершенно особенными звёздами, — не преминул вставить я. — Меня нашли в маленькой ракушке, выстланной бархатом!

— Я не желаю, чтобы меня воспитывали, — твёрдо произнёс Фредриксон. — Я изобретатель. Я делаю что хочу.

— Простите! — вскрикнул Шуссель. — Но ни мама моя, ни папа вовсе не рыдают! Они погибли во время генеральной уборки!

Юксаре грозно набивал трубку.

— Ха! — сказал он. — Не люблю распоряжений. Сразу вспоминается сторож в парке.

Тётка Хемулихи смерила нас долгим взглядом. Потом медленно выговорила:

— С сегодняшнего дня я буду о вас заботиться.

— Не надо, тётенька! — закричали мы в один голос.

Но она покачала головой и произнесла ужасные слова:

— Это мой нехемульский Долг! — и отправилась на нос корабля — явно затем, чтобы выдумать для нас что-то адски воспитательное.

Мы забрались под тент от солнца, натянутый на корме. Нам было очень себя жалко.

— Отсохни мой хвост! Чтобы я ещё хоть раз кого-нибудь спас в темноте! — воскликнул я.

— Вовремя опомнился, — сказал Юксаре. — От этой тётеньки чего угодно жди. В один прекрасный день она выкинет мою трубку за борт и заставит меня работать! Её ничего не остановит!

— А Морра, случайно, не вернётся? — с надеждой прошептал Шуссель. — Или ещё кто-нибудь, кто любезно согласился бы съесть эту тётку? Простите, это прозвучало грубо, да?

— Да, — сказал Фредриксон. Но тут же серьёзно добавил: — Но в чём-то ты прав.

Мы погрузились в молчание, полное сочувствия к себе.