
Онлайн книга «Мемуары Муми-папы»
— Застрял. Так я и думал. Час от часу не легче. Фредриксон говорил на удивление много — очевидно, он был чем-то серьёзно обеспокоен. — Опять в путь, — зевнув, сказал Юксаре. — Хупп-хэфф! Что за жизнь! Вечно вам всё не так, переезжаете, мотаетесь туда-сюда, взад-вперёд, с утра до вечера. Такая бурная деятельность до добра не доведёт. Просто плакать хочется при одной мысли о тех, кто вкалывает день за днём в поте лица, — зачем это, спрашивается, нужно? Один мой родственник зубрил тригонометрию, пока усы не обвисли, а когда всё вызубрил, пришла какая-то морра и съела его. Вот и лежит он теперь в моррином брюхе вместе со своей учёностью! Слова Юксаре невольно наводят на мысль о Снусмумрике, который спустя некоторое время родился под той же ленивой звездой. Загадочный папа Снусмумрика никогда не беспокоился о том, что действительно заслуживало беспокойства, и палец о палец не ударил, чтобы остаться в памяти потомков (причём, как уже говорилось выше, и не остался бы, не напиши я о нём в своих мемуарах). Юксаре снова зевнул и сказал: — Когда отчаливаем? Хупп-хэфф. — А ты с нами? — спросил я. — Естественно, — удивлённо ответил Юксаре. — Простите, пожалуйста, — запинаясь, начал Шуссель, — я, как бы это сказать, тоже не против чего-то такого… Я больше не могу жить в кофейной банке! — Вот как! — вымолвил я. — Эта красная краска не сохнет на жести! — объяснил Шуссель. — Простите меня! Она теперь повсюду — в еде, в постели, в усиках… Я сойду с ума, Фредриксон, я сойду с ума! — Не сходи. Лучше собери вещи, — сказал Фредриксон. — О! — вскричал его племянник. — Сколько всего мне надо продумать, ужас, да и только. Такое длинное путешествие… новая жизнь… — И Шуссель унёсся прочь, забрызгав всех краской. Что ни говори, а надёжным наш экипаж назвать было трудно. Правда, пока что «Морзкой оркестор» так и стоял на месте, резиновые колёса глубоко зарылись в песок, и корабль не сдвинулся ни на дюйм. Мы перекопали всю верфь (то есть лужайку), но это не помогло. Фредриксон сидел, опустив лицо в лапы. — Прошу тебя, не грусти так душераздирающе, — сказал я. — Я не грущу. Я думаю, — ответил Фредриксон. — Корабль застрял. Мы не можем спустить его на воду. Значит, вода должна прийти к кораблю. Как? Новое русло. Как? Запруда. Как? Кидать камни… — Как? — услужливо продолжил я. — Нет! — вдруг вскрикнул Фредриксон с таким пылом, что я подпрыгнул на месте. — Дронт Эдвард. Должен сесть в реку. — У него что, такой большой зад? — спросил я. — Ещё больше, — лаконично ответил Фредриксон. — У тебя есть календарь? — Нет, — сказал я, волнуясь. — Позавчера гороховый суп. Значит, сегодня у него купальная суббота, — рассуждал Фредриксон. — Отлично. Скорей! — А они свирепые, эти дронты? — осторожно спросил я, пока мы спускались к реке. — Да, — ответил Фредриксон. — Но раздавить могут только по ошибке. Потом неделю рыдают. И платят за похороны. — Сомнительное утешение, если ты уже превратился в лепёшку, — пробормотал я, ощутив прилив бесстрашия. Но хитрое ли дело — бесстрашие, дорогие читатели, если страх неведом тебе от природы? Вдруг Фредриксон остановился и сказал: — Вот. — Где? — спросил я. — Он живёт в этой башне? — Это его нога, — объяснил Фредриксон. — Тихо, потому что сейчас я буду кричать. — И закричал что было мочи: — Э-ге-гей там, наверху! Тут, внизу, Фредриксон! Где ты сегодня купаешься? И откуда-то сверху прогрохотал раскат грома: — Как всегда, в море, песчаная блошка! — Купайся в реке! Никаких камней! Хорошо, мягко! — проорал Фредриксон. — Ложь и обман! — сказал дронт Эдвард. — Любая скрютта знает, какое каменистое дно в этой треклятой морровой реке! — Нет! Песчаное! — крикнул Фредриксон. Дронт немного поворчал себе под нос, а потом сказал: — Хорошо. Я искупаюсь в твоей реке, морра её раздери. Отойди в сторону, я и так уже разорился на похоронах. Если ты меня обманешь, блошиная куколка, оплачивать свои похороны будешь сам! Ты знаешь, какие у меня нежные пятки. А про зад я вообще молчу! Фредриксон шепнул лишь одно слово: — Беги! ![]() И мы побежали. Никогда в жизни я не бегал так быстро. Я представил, как дронт Эдвард садится своим огромным задом на острые камни, представил его несусветную ярость, и какую он пустит гигантскую волну, и каким всё станет страшным и опасным, и решил, что надежды на спасение нет. Вдруг раздался вопль, от которого волосы на затылке встали дыбом! А следом жуткий грохот! Волна захлестнула лес… — На корабль! — крикнул Фредриксон. Волна гналась за нами по пятам. Мы запрыгнули на борт, споткнувшись о Юксаре, который мирно спал на палубе, и едва успели втянуть свои хвосты, как всё судно накрыла белая шипящая пена. «Морзкой оркестор» встал на нос, треща и постанывая от ужаса. В следующий миг гордый корабль поднялся из мха, всплыл и стремглав полетел через лес. Заработали лопасти, радостно закрутился винт: выходит, наши шестерёнки не подвели! Фредриксон крепкой лапой взялся за штурвал и повёл судно, лавируя между деревьями. Это был ни с чем не сравнимый спуск на воду! На палубу сыпался дождь из цветов и листьев. Украшенный, словно к празднику, «Морзкой оркестор» торжествующе плюхнулся в реку. С бодрым плеском мы вырулили прямо в фарватер. — Ищи ме́ли! — крикнул Фредриксон (он нарочно хотел сесть на мель, чтобы испытать шарниры). Я не сводил глаз с реки, но не видел ничего, кроме красной банки, прыгавшей по волнам перед носом нашего корабля. — Это что ещё за банка? — спросил я. — Что-то она мне напоминает, — проговорил Юксаре. — Не удивлюсь, если в ней окажется некий Шуссель. Я повернулся к Фредриксону: — Ты забыл своего племянника! — Вот тебе раз, — сказал Фредриксон. Из банки высунулась мокрая красная голова Шусселя. Он размахивал лапами, стучал зубами и от возбуждения чуть было не задушил сам себя собственным шарфом. Мы с Юксаре перегнулись через борт и выловили банку. Она была изрядно тяжёлая, краска на ней до сих пор не высохла. — Не испачкайте палубу, — сказал Фредриксон, когда мы затаскивали банку на борт. — Как ты себя чувствуешь, дорогой племянник? — Ох, и не спрашивай! — запричитал Шуссель. — Только я начал собираться, а тут волна… Всё кувырком! Где мой лучший оконный шпингалет, где мой ёршик для чистки трубок? Вещи, нервы — всё вперемешку… Ужас, да и только. |