Книга Лес Мифаго. Лавондисс, страница 75 – Роберт Холдсток

– Похоже, твой дедушка – интересный человек.

Таллис махнула рукой на Луг Камней Трактли:

– Он умер там, на Рождество. Я была еще ребенком. Я никогда не знала его. – Она указала в противоположном направлении, на Барроу-Хилл. – Вот мой любимый лагерь.

– Я вижу только земляные валы.

– Очень старый замок. Ему сотни лет. А там, – она кивнула в другую сторону, – Луг Печальной Песни. По ту сторону живой изгороди.

– Луг Печальной Песни, – повторил мистер Уильямс. – Как к тебе пришло это имя?

– Иногда я слышу оттуда музыку. Прекрасную, но печальную.

– Пение? – заинтересованно спросил мистер Уильямс. – Или инструменты?

– Как… как ветер. В деревьях. Но мелодия. Несколько мелодий.

– Ты помнишь хоть одну?

– Вот та, которую я люблю, – улыбнулась Таллис и пропела «тра-ла-лаад», ударяя ногой по воде.

Мистер Уильямс засмеялся и хрипло повторил «да-да-даад».

– Она называется «Богач и Лазарь», – сказал он. – Замечательная народная песня. Однако твой вариант… – Он нахмурился, а потом попросил Таллис напеть мелодию опять. Послушав, он сказал: – Звучит более старомодно, верно? Проще. Очень привлекательно. И тем не менее это, безусловно, «Богач и Лазарь». – Он лучезарно посмотрел на нее. А потом подмигнул и так смешно поднял брови, что Таллис невольно засмеялась, как и два дня назад, когда она впервые повстречала его.

– Я не хочу хвастаться, – прошептал он, – но однажды я написал музыкальное произведение, основанное на этой народной балладе.

– Но не это же, – прошептала в ответ Таллис.

– Боюсь, именно его. В свое время я сделал много чего…

II

Они стояли среди зарослей ольхи, склонившейся над широкой речкой, которую Таллис называла Ручей Охотника. Речка вытекала из Райхоупского леса и, петляя между полями и рощами, текла в сторону Теневого Холма, где исчезала в земле.

Сам Райхоупский лес виднелся вдали: плотное переплетение летней зелени, поднимавшееся из желто-красных кустарников. Деревья казались гигантскими, а полог над ними – непроницаемым. Одной стороной огромный непроходимый лес тянулся к холму; другая терялась в живых изгородях, торчавших из него как ноги.

Мистер Уильямс положил руку на плечо Таллис:

– Быть может, я могу пойти с тобой?

Таллис покачала головой и пошла вдоль Ручья Охотника к тому месту, где впервые повстречала мистера Уильямса – к высокому, сожженному молнией дубу, одиноко стоявшему посреди поля, в стороне от плотной ограды из деревьев. Ствол дерева, почти мертвый, был расколот посередине и образовывал что-то вроде узкого стула.

– Старый Друг, – сказала Таллис, как нечто само собой разумеющееся. – Я часто прихожу сюда, подумать.

– Прекрасное имя, – сказал мистер Уильямс, – но немного прозаичное.

– Имена есть имена, – заметила Таллис. – Они существуют. И люди находят их. Но они не изменяют их. Не могут.

– Вот тут, – тихо сказал мистер Уильямс, – я с тобой не согласен.

– Как только имя найдено, его невозможно изменить, – запротестовала Таллис.

– Можно.

Она посмотрела на него:

– Ты можешь изменить мелодию?

– Если захочу.

– Но тогда… тогда это не мелодия, – слегка смущенно сказала она. – Мелодию рождает только первое вдохновение!

– Неужели?

– Я не пытаюсь спорить, – тихо сказала Таллис. – Ну, просто… если ты с самого начала не воспринимаешь имя как дар – или изменяешь то, что услышала или узнала, – разве тогда оно не становится слабым?

– Почему? – так же тихо спросил мистер Уильямс. – Ты сама говорила, что дар – это не то, что слышишь или узнаешь… дар – способность слышать и узнавать. Вещи становятся твоими с того мгновения, как они пришли к тебе, и ты в состоянии сделать из них мелодию, вазу, картину… все, что угодно, потому что они стали твоими. Это то, что я делаю с моей музыкой.

– И то, что я делаю со своими историями, по твоим словам, – заметила Таллис. – Но… – она заколебалась, – но мои истории – они настоящие. Если я изменю их… они превратятся… в ничто. В детские сказки. Верно?

Мистер Уильямс посмотрел на летние поля, на заросший деревьями земляной вал на Барроу-Хилл и покачал головой.

– Не знаю, – сказал он. – Однако, по-моему, в том, что ты называешь детскими сказками, есть много правды.

Он опять посмотрел на нее, улыбнулся и облокотился на расколотый ствол Старого Друга; в его глазах заплясали веселые искорки.

– Говоря об историях, – сказал он, – и особенно о Старом Запретном Месте…

И, едва сообразив, что сказал, тут же шлепнул себя по губам:

– Ради бога, извини.

Таллис округлила глаза и покорно вздохнула.

– И что с историей о нем? Ты обещала рассказать ее два дня назад…

– Только один.

– Хорошо, один. Но я бы очень хотел услышать его перед тем, как…

Он замолчал и нерешительно посмотрел на девочку. Он подозревал, что она не обрадуется его словам.

– Перед тем, как что? – озабоченно спросила Таллис.

– Перед тем как мне придется уехать, – тихо ответил мистер Уильямс.

– Ты хочешь уехать? – пораженно спросила Таллис.

– Я должен, – ответил он, виновато пожав плечами.

– Куда?

– В одно очень важное для меня место. И мне предстоит долгий путь.

Какое-то время она молчала, потом ее глаза слегка затуманились.

– Куда именно?

– Домой, – ответил он. – Туда, где я живу. В сказочное место, которое называется Доркинг. – Он улыбнулся. – Туда, где я работаю. Я должен работать.

– Но разве ты не на пенсии? – печально спросила Таллис.

Мистер Уильямс засмеялся:

– Бог с тобой, композиторы не выходят на пенсию.

– Почему? Ты же очень старый.

– Всего двадцать шесть! – возразил мистер Уильямс, поглядев на дерево.

– Восемьдесят четыре!

Он мгновенно перевел на нее взгляд.

– Кто-то рассказал тебе, – с подозрением сказал он. – Ты не могла угадать так точно. Но все равно композиторы не выходят на пенсию.

– Почему?

– Потому что музыка… она продолжает приходить.

– О. Поняла…

– Рад, что ты поняла. Вот почему я должен ехать домой. Я вообще не должен быть здесь. Никто не знает, что я здесь. И мне нужно дать отдохнуть больным ногам. Вот почему я хочу, чтобы ты сдержала свое обещание и рассказала мне об… – Он вовремя оборвал себя. – Расскажи мне об этом странном месте, которое такое старое и такое запретное. Расскажи мне о СЗМ.