Онлайн книга «Ночной волк»
|
— …Он, к сожалению, не мой режиссер, — говорила Анжелика. — Анекдот! Мой муж, но не мой режиссер. Он слишком любит себя. Ты слишком любил меня, а он слишком любит себя, поэтому вы оба не могли мне помочь. В принципе мне нужен режиссер типа… — она назвала фамилию, — вот он работает через актера. — А ты не пробовала к нему? — Не только пробовала — у меня полгода назад был с ним роман. Вот бы за кого мне замуж! Я не понял, говорит она всерьез или дурачится, и на всякий случай отозвался столь же неопределенно: — И за чем же дело стало? Она ответила серьезно и грустно: — Он не захотел. — Почему? — Он сказал: ты — как яркая люстра. А жена должна быть как тусклая лампочка в туалете… Все дни, что она была у меня, мы говорили только о ней. Похоже, думать о ком-то другом она просто не умела. Это стало надоедать. В конце концов я спросил резко: — Тебе чего надо — играть или пробиться? Анжелика, почти не думая, твердо ответила: — Пробиться. Пробьюсь — буду играть. А не пробьюсь… Она посмотрела на меня с досадой: — Как ты не понимаешь разницу? Ты художник, а я актриса, у нас все по-другому. Ты можешь писать и складывать про запас, когда-нибудь выставишь. А я не могу играть про запас! Не помню, кто сказал, но очень точно: у актера есть только сегодня, поэтому высказаться он должен сегодня. — Ну и что ты хочешь высказать? Она немного растерялась: — Как — что? — Так — что? — Это же зависит от роли! — У плохого актера от роли, у хорошего — от личности. Анжелика задумалась. Потом проговорила: — Наверное, ты прав. Конечно, надо вкладывать себя, иначе нельзя. — Она вдруг посмотрела на меня. — Ты как думаешь: я личность? Я пожал плечами. — А раньше говорил — личность. — Раньше я так и думал. — А теперь? — Теперь никак не думаю. Не знаю. — А все же? Я не обижусь. Я немного подумал: — Личность обычно несет какую-нибудь идею. — А ты несешь? Это было сказано без подвоха, просто для уяснения истины. — Несу. — Какую? — Как-нибудь в другой раз. — А я — совсем никакой? — За три дня уловил только одну идею — пробиться. Анжелика вдруг почти закричала: — Ты что думаешь, я сама не знаю?! Конечно, лучше сперва учиться, развиваться, а уж потом выдавать. Но где оно, это «потом»? Сегодня меня зовут, а потом, может, никто и не захочет. Люди по десять лет без ролей сидят, за паршивый эпизод в ножки кланяются! Она дернула губой, словно отгоняя ругательство, и закончила с мрачной убежденностью: — Пока идет карта, надо играть. Я машинально удивился: — Ты играешь в карты? Она ответила нехотя: — Муж играет… Потом она прибирала постель, а я смотрел в окно. Было жаль уходящего времени, холст, начатый еще до ее приезда, отдалялся от меня и мог уйти совсем — при Анжелике не работалось, ее яростный эгоцентризм словно выжигал все вокруг. Черт с ним, подумал я, будем считать — отпуск… Она сказала за моей спиной: — Я буду иногда приходить, ладно? Мне ведь никто не скажет правды, кроме тебя. Я обернулся: — А зачем тебе эта правда? Восходящая звезда жалковато улыбнулась: — Все-таки… Анжеликины дела в Москве кончились, и она быстро собрала свою сумку с пантерой. Накануне она встречалась с Любой и Верушей и теперь, укладываясь, рассказывала мне про их дела. Новости в основном были нерадостные. — У Любки плохо, — говорила Анжелика, — по-моему, просто сломалась. Сидит в Росконцерте, место ничего, но… Инерция вышла! Я удивился, а еще больше огорчился: образ скуластенькой девушки с бесстрастными глазами охотницы, неуклонно взбирающейся по жизненной крутизне, стойко держался в моей памяти и чем-то помогал жить — может, служил примером прочности и хладнокровия в разнообразных и довольно частых передрягах. Жаль было терять такой симпатичный идеал. — А что у нее? — Они же с Пашкой разбежались. — Почему? — Сложно… Понимаешь, у нее характер. Ну и давила мужика помаленьку. А Пашка терпел, терпел, и вдруг… — Может, помирятся? — Вряд ли, поезд ушел. Пока она выдерживала характер, он женился. — Он что, так много для нее значил? — спросил я с сомнением: уж очень не походил на рокового мужчину этот громоздкий большеротый увалень. — Дело не в нем, дело в Любке, — объяснила Анжелика, — она не умеет перестраиваться. На первом курсе подружилась со мной и с Верушей — так и дружим до сих пор. Любка только кажется такой самоуверенной, а на самом деле очень привязчивая. Вот посмотри, кто у нее всегда на дне рождения: мы с Верушей, трое одноклассников и еще подружка с детского сада. Она теперь в Перми, но надень рождения всегда приезжает. — Ну и кто же теперь у Любки? — Пусто, — сказала Анжелика, — можешь попробовать. Но честно скажу, шансов мало. Не исключено, что она вообще однолюбка. — А вы с Верушей не могли их помирить? Наверное, в голосе моем прозвучало осуждение, потому что она стала оправдываться: — Ты Любку не знаешь. Замкнулась, грызет себя, а попробуй слово скажи… Потом Анжелика рассказала про Верушу. У той тоже было не блестяще. Место, в общем, нашлось пристойное: отдел литературы и искусства в отраслевой газете. Но зав — старый маразматик, на мысль ему чихать, на стиль чихать, требует прописных истин и ничего более. Контора как контора, говорила Анжелика, но у Веруши талант, а там талант не нужен, слишком выпадает из общего уровня. Отсюда нервотрепка и прочие прелести. К тому же к ней лезет один жлоб, ответственный секретарь. — К Веруше? — А ему плевать, — сказала Анжелика, — ему важно, что ГИТИС закончила. Большой любитель культурного общества! Я хорошо помнил Верушу, прокуренную, толстую и неряшливую, помнил резкие вспышки ее неожиданного ума, слепящие, как мигалка милицейской машины. Талант был ее единственным козырем и единственной жизненной ставкой — никакой подстраховки… — Паршиво, — сказал я. — Просто черт-те что! — тут же подхватила Анжелика. — Они ведь обе умней меня в десять раз, особенно Веруша. Скажи мне на втором курсе, что так повернется… |