Книга Сезон крови, страница 30 – Грег Гифьюн

Как и планировалось, Дональд поступил в колледж, но у него больше не лежало к этому сердце, все восторги и надежды на будущее остались в прошлом, неисполненные мечты умерли и были похоронены так же, как Томми. Он начал больше пить, и, как мне кажется, его проблемы назревали уже много лет, хотя дела пошли совсем плохо только недавно.

Как и Рик, Дональд так и не завел серьезных отношений, но, в отличие от Рика, он не был распутником. Если не в нашей компании, то он, как правило, оставался в одиночестве. На протяжении всех этих лет я слышал от него всего одно или два имени, да и тогда речь шла скорее о случайных знакомых, редких свиданиях или друзьях, а не о серьезных партнерах.

Как сказал на записи Бернард, в старшей школе он встретил кого-то, но их отношения, судя по всему, плохо закончились, лишь усугубив недоверчивость и подавленность Дональда. В каком-то смысле, с тех пор он прятался. Даже в заполненной людьми комнате он казался безнадежно одиноким – не то чтобы его избегали, скорее он сам сознательно отстранялся от окружающих, будто бы один в полной мере осознавал, каким пустым и бессодержательным может быть существование.

Дональд отбросил многое, но не свое остроумие и способность сопереживать. И хотя с годами его юмор смягчился, он оставался важнейшей частью его характера, как и искренняя забота об окружающих. Дональд был крайне сложной личностью, и, как бы хорошо я его ни знал, порой я задумывался, всегда ли он будет рядом, по ту сторону телефонной линии или за дверью? Как и Рик и в какой-то мере я сам, он выживал как мог, но только вопреки, а не благодаря собственным действиям.

Но, может быть, и Дональд не был исключением. Знал ли он что-то еще о том, что происходит? Были ли между ним и Бернардом какие-то свои тайны, как были, вероятно, у Бернарда с Риком? Были ли они повинны в том, что он покатился по наклонной, которая стала лишь круче в последние месяцы?

Я сел и осторожно переместил ноги на пол. Непрошеные подозрения сменились легким головокружением. Я закрыл глаза – и увидел глядящие на меня лица мальчика и его матери.

Мои глаза распахнулись. Комната прекратила кружиться.

Я размышлял о других, мысленно подозревал и предавал их, но как насчет меня самого? Не было ли чего-то, что знал я, не разделял ли я, сам того не зная, что-то общее с Бернардом?

Прежде чем я смог углубиться в собственные мысли, из кухни раздался звук возвращенной на аппарат телефонной трубки, а потом Тони прошлепала к спальне.

Открыв дверь, она слегка отпрянула, но тут же справилась с собой.

– Я думала, ты спишь, – сказала она с жалкой улыбкой. – Ты меня напугал.

– Только проснулся. От этих таблеток меня вырубает.

– Поэтому Джин их и прописал. Они снижают тревожность, – пояснила она. – Он сказал, что они помогут тебе спать.

– Он прав. – Я помассировал затекшую шею. – Который час?

– Начало одиннадцатого.

– Вечера?

– Да, любовь моя, вечера.

Тони подошла к окну и подняла занавеску. Я посмотрел на лунный свет, потом снова на нее. Я почти чувствовал ее беспокойство.

– Слушай, ты прости, что так вышло с работой.

– Ты всегда можешь найти новую.

– Я сам напросился, но Нино уволил меня только потому, что ему велел Пити. Через несколько недель он будет умолять меня вернуться. Где они найдут другого такого же надежного и преданного, как я? Кроме того, я получил приличную доплату, так что какое-то время мы продержимся.

Тони подошла ко мне с осторожностью, которой я не замечал в ней прежде, и села рядом на постель.

– Алан, нам надо поговорить.

– Разве мы не разговариваем?

– О том, что произошло той ночью.

Я кивнул. Она много курила, я чувствовал исходивший от нее запах.

– Слушай, я рассказал тебе все, так подробно, как…

– Я говорила об этом с Джином и…

– Что? Почему ты не поговорила сначала со мной?

– Любовь моя, он психиатр, это его работа.

Я поднялся, ноги у меня слегка подкашивались.

– Это не его собачье дело. Господи, Тони, с чего вдруг Джину надо знать каждую деталь нашей личной жизни? Он не какой-нибудь член семьи, ты на него работаешь, а мне он даже не друг.

– Он друг мне. – Ее волосы, густые, но коротко остриженные, спутались. Она отвела от усталых, измазанных тушью глаз непослушную прядь. – Он беспокоится о тебе, Алан, и я тоже.

Я стоял перед ней в одних трусах и не знал, куда себя деть.

– Я перенервничал, понимаешь? Теперь со мной все в порядке.

– Мне не кажется…

– Только и всего, весь разговор.

Она уставилась в пол.

– Я боюсь, Алан.

– Я тоже.

– Я боюсь тебя.

У меня сжалось горло.

– Да ладно, малыш, ну что ты. – Я опустился перед ней на колени, взял за руки. – Я бы никогда не причинил тебе вреда, ты же знаешь.

Она задрожала, на ее глазах появились слезы.

– Той ночью… Я никогда тебя таким не видела, ты… что-то бормотал и настаивал, что случилось что-то безумное, и я не могла тебя успокоить, не могла с тобой поговорить. Ты совершенно расклеился, у тебя случился срыв. Это не нормально, Алан. Это не безопасно.

– Со мной все в порядке, – сказал ей я. – Клянусь тебе, со мной все в порядке.

Она высвободила одну руку и вытерла слезы.

– Джин считает, что для тебя было бы очень полезно сходить к нему и поговорить о том, что произошло той ночью.

– Ты сейчас с одним из пациентов разговариваешь, что ли? – Я выдернул руки и встал. – Джин. Что он обо всем этом знает? Это с ним ты сейчас разговаривала по телефону?

– Да, мы…

– Очень уж ты сдружилась с этим говнюком, тебе не кажется?

На ее лице с раскрасневшимися, все еще мокрыми от слез щеками появилось потерянное выражение.

– Что ты такое говоришь?

Я подошел к окну.

– Скажи, чтобы он не лез в чужие дела.

– Я обратилась к нему за помощью.

– Значит, прекрати обращаться к нему за помощью. Пусть он оставит нас в покое. – Я ухватился за края оконного проема, чтобы как-то занять руки и не начать бить стену. – Я не псих какой-нибудь, и мне не нужен психиатр. Я не один из его сбрендивших пациентов.

– Я никогда этого не говорила, – негромко произнесла она. – Я всего лишь подумала, что тебе было бы полезно пойти и поговорить с ним, только и всего.

– О чем, интересно узнать? – Я оттолкнулся от окна и повернулся к ней. – О чем? С чего нам следует начать, а? С кошмаров? Или с того, что Бернард, возможно, оказался кровожадным психопатом, что он, возможно, резал людей на протяжении многих лет? Что все эти годы свидетельства этому были у нас под носом, но мы по какой-то неизвестной причине решили не обращать на них внимания? Что все вокруг – все до единого, включая меня, – не те, кем я их считал? Что я вижу людей, которых на самом деле нет? Мертвых женщин и мальчиков в темноте – шикарная деталь, кстати. И я знаю, что на этой фабрике произошло много чего еще, чего-то плохого, зловещего, что я… я не хочу вспоминать, Тони, я… Господи, меня отправят в психушку, я…