Онлайн книга «Все проплывающие»
|
– Если Снежный король его убьет, – сказал Вася, – этот дурак даже не поймет – за что. И сколько там у нее еще таких королей? Вскоре я встретил Алину и Иди в парке. Было солнечно, пригревало. Алина держала Иди под руку, оба были в расстегнутых пальто и никуда не торопились. Запрокинув ослиную голову, он громким гнусавым голосом читал стихи, а она смотрела на него, чуть приоткрыв рот, и лицо ее светилось улыбкой – немного растерянной, почти полоумной, отчаянно счастливой. Иди остановился, полез в карман за сигаретами. Алина, не сводя с него взгляда, вдруг поставила ногу на скамейку, приподняла юбку и подтянула чулок. Она сделала это машинально, не обращая внимания на прохожих. Иди пыхнул дымом и с видом победителя, владельца несметных богатств, посмотрел на велосипедиста, который чуть не упал при виде полуобнаженного женского бедра. Алина снова взяла Иди под руку, и они двинулись к выходу. Меня они не заметили. Я опустился на скамейку, и внезапно, ни с того ни с сего в голову мне пришла совершенно невероятная, совершенно дикая, совершенно абсурдная мысль… ну да, конечно, подумать страшно о том, что будет с Иди, если Алина даст ему отставку, но еще страшнее думать о том, что будет с ним, если вдруг он бросит ее… На мгновение мне стало не по себе. Иди не только не допустили до сессии, но и отчислили из университета. Вася было бросился собирать силы, чтобы развернуть борьбу за отмену приказа об отчислении, но Иди с высокомерной усмешкой посоветовал ему не суетиться. – Я не пропаду, – сказал он. – А они еще пожалеют об этом. – Ну не гандон? – Вася развел руками. – Они! С оними-то все ясно, а вот что будет с тобой? Иди промолчал. Тем же вечером он собрал чемодан и перебрался к Алине. А через месяц, когда мы с Васей отмечали в общежитии окончание сессии, меня вызвали на вахту к телефону. Звонила Алина. – Извини, мы едва знакомы, – сказала она. – Но мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Это связано с Иди. Знаешь, где я живу? И продиктовала адрес. Голос ее был спокоен и тверд. Я прикинул: на трамвае до ее дома было не меньше часа. Алина жила в старом красивом особняке на тенистой улице, вымощенной булыжником. Она встретила меня на крыльце. Я опустился рядом на ступеньку, закурил. – Мне надо было уехать на две недели, – сказала она, глядя перед собой. – Я оставила ему еды и денег. Всего две недели. – Вздохнула: – Одной мне не справиться. Я просто не знала, к кому обратиться… – Встала, отшвырнула окурок и отперла дверь. – Только давай обойдемся без ахов и охов – просто помоги мне вернуть дом к жизни. За две недели Иди превратил этот уютный дом в помойку. Всюду – на полу, на диване и креслах – валялись обрывки бумаги, в которую была завернута жареная килька. Иди много читал – страницы разбросанных книг хранили следы его жирных пальцев. Опрокинутый торшер. Сорванные с гардин шторы. Пятна блевотины на коврах. Перевернутые стулья. Хрустальные вазы, полные окурков. Битое стекло. Много рваной бумаги. Клейкие лужи на полу. Забитый унитаз. В кухне – эмалированное ведро, полное мочи и дерьма. Прожженные скатерти. Банка с засохшей черной икрой и окурком. Еще одно ведро с дерьмом за шторой в библиотеке. Батарея бутылок из-под «оболтуса», портвейна и «Кагора». Ванна, до краев наполненная грязной посудой. Полотенца, испачканные кровью. И запах, запах… – Он там. – Алина кивнула на дверь, ведущую в кабинет. – Весь в говне и в крови. Кажется, нос разбил. Пусть спит. Я сейчас переоденусь. Тебе тоже надо бы надеть что-нибудь… я сейчас… Она поднялась в спальню. Я подошел к радиоле, которая стояла на высокой массивной тумбочке, и принялся перебирать пластинки: Моцарт, Вебер, Стравинский, «Битлз», какой-то Элтон Джон… Пластинки были импортные, и я знал, что каждая стоила сумасшедших денег – 80–100 рублей, а то и больше. Да и купить их можно было только из-под полы. Алина спустилась по лестнице, протянула мне джинсы и рубашку. На ней был старенький халат, платок, чулки в резинку и тапочки на резиновой подошве. Пока я переодевался, она открыла бар, звякнула стеклом. – С ума сойти, – пробормотала она. – Он ничего тут не тронул… Джинсы оказались мне великоваты, а рубашка в самый раз. Можно было приступать к делу. Мы отодвинули к стенам тяжелую мебель, собрали бумажки и осколки, свернули ковер – я вынес его на застекленную веранду. После этого я занялся унитазом, а Алина – кухней. Часа через полтора мне удалось прочистить сток. Я вылил в унитаз содержимое ведер и вымыл эти чертовы ведра. Алина с облегчением вздохнула: похоже, эти ведра смущали ее больше всего. Еще несколько часов ушло на то, чтобы привести в порядок кухню, прихожую, гостиную и библиотеку. Я вымыл ванну, а Алина перемыла тарелки, кастрюли, сковороды и бокалы. Мусор мы собрали в два старых наматрасника, которые я с трудом выволок во двор. Мы работали без перерывов до утра под музыку этого самого Элтона Джона – Алина поставила The madman across the water, а потом пластинку с Crocodile rock. Я рассказывал ей о городке, где родился и вырос, а она – о мужьях. С первым она развелась, второй – известный писатель – умер от инфаркта: «Ему было шестьдесят восемь. Это его дом». Я спросил о Снежном короле, который дал ей пощечину в ресторане «Чайка». «Мой первый, – ответила она, смахивая с потного лба волосы. – Я его боюсь. Когда-нибудь он меня прикончит». Под утро мы повесили шторы в гостиной. Алина включила газовую печку, которая стояла в кухне, и дом начал понемногу оживать. Пахло хлоркой и синтетической лавандой. Я заменил лампочку в торшере. Алина сняла платок и без сил опустилась на широкий кожаный диван. – Там коньяк, – сказала она. – В баре. Мы это заслужили. Никогда прежде я не пробовал французского коньяка. На бордовой этикетке в синем окошке было написано Martell, а ниже – VSOP. Что это значит, я, конечно, не знал. Я разлил напиток в массивные хрустальные стаканы – каждому по полстакана – и сел рядом с Алиной. Крепкие напитки полагалось пить залпом. Мы чокнулись, я выпил до дна. Алина следила за мной, чуть приоткрыв рот. Мотнула головой, зажмурилась и выпила залпом. Закурили. Она откинулась на кожаную подушку. Я не мог оторвать взгляда от дырки на ее чулке. Большая дырка на бедре, с внутренней стороны. – От меня, наверное, пахнет свиньей, – сказала она. – Сил нет помыться. – Как ты думаешь, он жив? – спросил я. Несколько часов подряд мы гремели ведрами, совками, битым стеклом, спускали воду в туалете, довольно громко разговаривали, крутили пластинки, но Иди так и не очнулся. Он не подавал признаков жизни. Алина пожала плечами. – Взглянуть? – Не надо, – лениво сказала она. – Сегодня я не хочу его видеть. Даже думать о нем не хочу. – А потом? – Налей еще. |