Книга Путилин и Петербургский Джек-потрошитель, страница 104 – Роман Добрый

— Недурно, доктор!

— Это бог знает что такое, Иван Дмитриевич! Да неужели во всей этой истории есть хоть доля правды?

Путилин усмехнулся.

— Отчего бы и не так! Ты ведь сам частенько толковал мне с жаром о материализованных духах. — Он потер руки и добавил: — Гм… После чисто реальных дел мы опять с тобой вступаем в область мистики, хиромантии, магии, словом, в оккультное царство. Но нет, какова штучка московский коллега!

— Какая штучка?

— Да хитрость его.

— В чем хитрость?

— Ты не догадываешься?

— Нет.

— Ах, доктор, ты поразительно недальновиден. Ты знаешь В.?

— Знаю.

— Ты помнишь, как он бесился, когда я раскрыл Иверское дело?

— Как не помнить…

— Ну так вот, теперь он хочет дать мне реванш и посрамить непобедимого Путилина. Его обращение ко мне есть обращение саддукея и фарисея: авось не разрешит, дескать, вопроса. В случае, если мне не удастся распутать эту загадочную историю, он будет иметь возможность только ликовать: «Видите, и на Путилина бывает проруха».

Гениальный и благороднейший сыщик тихо рассмеялся.

— Так отчего же тебе бы не отклонить приглашение? Ты ведь не обязан помогать своему московскому коллеге.

Помню, каким огнем загорелись его глаза и с каким удивлением посмотрел он на меня!

— Спасибо за совет. Он странен из твоих уст. Тебе, кажется, пора бы знать, что я всегда принимаю интересный вызов. Не в моих правилах отступать пред какой бы то ни было опасностью.

Он сел за письменный стол и написал шифрованный ответ:

«Советую поторопиться поимкой Петра Великого или его самозванца, иначе поймаю я. Выезжаю.

Путилин».

На Московском вокзале нас встретил В.

— Ну, пойман? — были первые слова Путилина.

В. передернуло.

— Смеяться изволите, дорогой Иван Дмитриевич, а мне-с не до смеху.

— Заели небось высшие? Подайте, дескать, нам страшного призрака в двадцать четыре часа, на то вы начальник сыскной полиции. Знакомая штука! Утешьтесь, коллега, меня шпыняют этаким манером не хуже вашего.

Мы сели в коляску. Был поздний вечерний час. Погода отвратительная. Дул порывистый холодный ветер, пахнувший осенью-смертью. Моросил мелкий противный дождь. Сквозь эту сетку мрака и дождя тускло светились унылым красновато-желтым светом керосиновые лампы уличных фонарей. Их колеблющееся пламя, робко мигая, наводило тоску.

— Через Сухаревку! — отдал приказ кучеру Путилин.

Он молчал, зябко поводя плечами.

Вот и она, виновница волнения Москвы, Сухарева башня.

В этой мгле противного осеннего вечера, почти не освещенная уличными фонарями, она казалась какой-то необычайно странной, неуклюжей громадой.

— Бр-р, — услышал я восклицание московского шефа сыскной полиции.

— Вам холодно? — насмешливо спросил его Путилин. — Или… неприятное воспоминание?

— И то и другое вместе, ваше превосходительство, — ответил тот.

Путилин, когда мы поравнялись с башней, быстро выхватил свой потайной фонарь и направил сильный свет рефлектора на ту башенку, около которой появился загадочный призрак.

— Эта башенка?

— Да, эта, Иван Дмитриевич.

— Скажите, когда вы увидели привидение на крыше башни, как вы поступили?

Разговор происходил в номере гостиницы «Лоскутной», самой лучшей в Москве.

— Я решил немедленно исследовать внутреннее помещение башни.

— И?

— И ничего, буквально ничего не обнаружил.

Приют мышей и сов

На следующее утро Путилин сделал несколько визитов. Его приезду страшно обрадовались.

— Сделайте милость, почтеннейший Иван Дмитриевич, распутайте это диковинное дело! Освободите Первопрестольную от страшного призрака!

— Постараюсь, — улыбался великий сыщик.

— А как вы полагаете, трудно это?

— Попробуйте! — отшучивался он.

Он заехал за мной вместе с В., и мы втроем отправились в неведомое для меня путешествие.

— Можно узнать, куда мы едем?

— Отчего же нет, доктор! Мы будем осматривать Сухареву башню. Надо же мне взглянуть, что такое там творится.

…С чувством жгучего любопытства подошел я к дверям башни, ведущим в ее таинственное нутро.

— Где только не приходится мне бывать с тобой, Иван Дмитриевич! — сказал я Путилину.

— Раскаиваешься или нет? — улыбнулся он. — Ну-с, позвольте мне ключ!

Он взял огромный ключ и, прежде чем сунуть его в замок, внимательно и удивленно-пристально стал разглядывать последний. Мне показалось, что Путилин даже соскоблил что-то с замка.

С тихим протяжным визгом-стоном раскрылась старая железная дверь. Этот противный визг долго стоял у меня в ушах, отдаваясь тревожно-тоскливо в сердце.

— Ну, пожалуйте, господа! — с дрожью в голосе произнес В. и пошел вперед.

Путилин спокойно захлопнул дверь.

Дзинь — хрипнула дверь.

Путилин зажег свой знаменитый потайной фонарь. Это было необходимо, ибо здесь царила почти могильная тьма. Запах сырости, плесени, какого-то тлена, точно в склепе, стоял в воздухе.

Мы стали подниматься по узкой-узкой каменной лестнице. Несколько раз я спотыкался, а раз чуть не упал — из-под ноги вырвался обрушившийся кирпич.

— Какая ветхость, — пробормотал Путилин.

Скоро наше восхождение окончилось.

Лишь только мы собрались войти в какое-то темное помещение, напоминающее комнату-конуру со сводчатым потолком, как оттуда вылетело что-то большое, черное, чем-то махающее.

— У-у, ха-ха-ха! — прокатился над нашими головами крик-хохот. Это было до такой степени неожиданно и страшно, что у меня кровь заледенела в жилах, а московский коллега Путилина отшатнулся, едва не упав в пропасть лестницы, и громко вскрикнул.

Один только Путилин, этот человек поразительного хладнокровия, остался невозмутимым.

— Не бойтесь, господа, это еще не наш призрак, это почтенные совы. Они устроились здесь премило.

Действительно, лишь только мы вошли в башенную комнату, целая масса крыльев захлопала над нашими головами. К этому неприятному шуму примешивался еще громкий писк, визг стаи крыс, пробегавших мимо наших ног.

— Вот это будет поопаснее и сов и, пожалуй, самого призрака. Эти грызуны могут разорвать здесь всякого так же, как разорвали они епископа Гадона. Черт возьми, призрак — существо, безусловно, храброе!