Онлайн книга «Аргентина. Крабат»
|
Андреас отмахнулся. Не поможет свитер! Когда он только кончится, этот тоннель! Взгляд скользнул по черноте, заступившей окна, и Хинтерштойсер чуть не зажмурился. Устыдился, конечно, но делу это не помогло. Страшно — и баста! Что такое «Basta!», Джакомо уже объяснил. Хватит! Тоннеля с него точно хватит. Как въехали, так и заныло сердце. Казалось бы, не с чего, мало ли он тоннелей повидал? Они были в самом чреве Огра. Многокилометровый проход прогрызали сквозь Эйгер целых четырнадцать лет. Прогрызли. И теперь поезд неспешно двигался под неимоверной каменной толщей. Пассажиров стало заметно меньше, более половины сошло на перевале с непроизносимым именем Юнгфрауйох, что между Менхом и Юнгфрау-Великаншей. Дорога резко пошла на подъем, затем нырнула прямо в скальные глубины, и Андреасу почудилось, будто гора мягко, беззвучно легла ему на плечи. Остальные держались бодро, но тоже притихли. Что могли, обсудили, кого хотели — вспомнили. Многого Хинтерштойсер не знал, а узнал — не обрадовался. Ефрейтор собирается к Эйгеру, французы же, напротив, отказались. Кто-то сослался на плохую погоду, но ребята из группы «Бло» врезали прямо: если Гитлер, то нам там не быть. А Пьер Аллэн добавил: «Это уже не спорт!» Австрийскую команду, напротив, снарядила армия, но флаг ребята взяли не свой, а рейховский, со свастикой. Кажется, аншлюс — уже дело решенное. Политика, fick dich! Хинтерштойсер зябко повел плечами, взглянул на циферблат «Гельвеции» и затосковал. Надо было ехать с баронессой на авто, от друга Тони не убыло бы… Кстати! Курц сидел рядом, итальянцы напротив. Рыжий Чезаре, чем-то явно недовольный, громкой скороговоркой объяснялся с приятелем. Тот внимал молча, но кривился. — E se la corda non e abbastanza, balordo? Babbeo! Che cosa sta, grullo, per appendere? Судя по жестам, речь шла о самой обычной веревке. Красив итальянский язык! Ни к месту вспомнилось: «Не взял веревку, такая вот беда». Ну его! — Тони! Не проговорил, прошептал. Поманил пальцем. Курц, моргнув удивленно, наклонился. — Тони, у нас как с Ингрид? Мир или война? Приятель подумал немного и тоже зашептал в самое ухо: — Не знаю. Она же еще девчонка совсем, такой в радость парнями командовать. Дорвалась! Молодец, конечно, но не ходить же нам перед ней строем!.. Спорить не приходилось. Андреас вспомнил шумный Бубенбергплац, ее взгляд — темные тучи в светлом северном небе. «Молчите, Антониус. Я на вас очень зла. Нельзя лгать в глаза!» — А чего ты там ей говорил? На площади? Курц оглянулся по сторонам, склонился пониже. И — еле различимым шепотом: — Извинился. — То есть? — Хинтерштойсер даже за голосом не уследил. — Сказал, что все наоборот? Она не хорошая, не замечательная и некрасивая? Тони закусил губу: — Нашел время и место!.. Я ей сказал, что такие слова не используют как аргумент в споре. Андреас почесал стриженый затылок и рассудил, что для него все это слишком сложно. Впрочем, долго ему размышлять не пришлось. — Signore! Signore! Arrivato!.. Перевода не требовалось. Приехали! Солнце! Слева и справа, изо всех окон. И — летняя небесная синева. Хинтерштойсер глубоко вдохнул. Выдохнул… Все в порядке, Огр их отпустил. Зря он боялся!.. …Нет, не зря. — Станция будет справа, — тараторил всезнающий Джакомо. — То есть не будет, вот она! «Айгерглетчер»!.. — Рюкзаки! — ударил голосом Курц. Поезд уже тормозил, и вся четверка поспешила вперед, к тамбуру. Идущий впереди Чезаре, бросив взгляд за окно, удивленно оглянулся. — La vostra auto sul posto, Andreas! — Твою машину подали! — так же на ходу перевел Джакомо. Хинтерштойсер чуть не задел ногой за сиденье. Выпрямился, мотнул головой. — К-какую? Идущий сзади Курц, посмотрев сквозь залитое солнцем стекло, пояснил каменным голосом: — «Испано-сюизу». 7 …Острые готические буквы цвета вырвиглаз. На капоте — поменьше, на боках огромные, каждая с кулак. «Германский Рейх — германский народный автомобиль!» — слева, если от носа смотреть. «Народный автомобиль — в каждую немецкую семью!» — справа. «Народный автомобиль — показательный рейс!» — капот, с двух сторон. И просто «Народный автомобиль!» — багажник. Восклицательный знак сделали малиновым, похожим на длинный вытянутый язык. Свастикой побрезговали, зато где можно и где нельзя влепили большие белые руны. «Эваз» — движение и прогресс, «райдо» — путь, «уруз» — сила, а на самом носу и на багажнике — защитную «альгиз». На всякий случай. — Какой жуткий бред! — резюмировал художник. — Какой жуткий бред! — восхитился Марек Шадов. И — пожали друг другу руки. * * * Он остановил машину у тротуара прямо возле «Баварских сосисок», еще совсем недавно бывших просто «Хот-догами». Большие красные зонтики, белые столы… Где же экипаж? Открыл дверцу, выглянул, заглушил мотор… Герда спряталась за ближайшим столбом. Не слишком удачно — нос торчал наружу. Вероника просто отошла подальше, но смотрела куда-то в сторону. Марек усмехнулся, хотел нажать на клаксон, но в последний момент передумал. Публика за столами начала переглядываться, кто-то уже встал, шагнул поближе… Можно было просто подойти и позвать, но что-то удержало. «А вы, господин Эшке, прекращайте ваш цирк!» Не дождетесь. Белый клоун снова на манеже! Марек Шадов взял с сиденья купленную утром «Фолькише беобахтер», свернул в трубочку, поднял повыше. — Майне геррен! Прошу минуту вашего внимания!.. Подождал немного, набрал в грудь побольше воздуха: — Дамы и господа! Сейчас с этого места стартует показательный рейс немецкого народного автомобиля. Маршрут — Берлин — Берн, расстояние по трассе — 923 километра. Время пробега — 36 часов, время непосредственно на трассе — 20 часов. Читайте во всех завтрашних газетах!.. Толпа загустела, надвинулась. Опустели столики, люди стояли широким кругом, кто-то уже перебегал через дорогу. На тротуаре обозначилась знакомая шуцмановская каска. — …В пути, дамы и господа, предусмотрены остановки с чтением лекций и катанием всех желающих. Начнем прямо сейчас. Девочка! Та, что за столбом! Подходи, не бойся! Это новый германский народный автомобиль, он тебе понравится. И вы, девушка! Да-да, именно вы!.. Давайте вместе проедем по Берлину — столице нашего великого Рейха!.. Полицейские были уже рядом — двое, помоложе и постарше. Марек улыбнулся, поднес руку к шляпе: |