
Онлайн книга «Устное народное творчество пациентов (сборник)»
Однажды утром Анна Петровна, отправившись за Шустриком, вернулась расстроенная: – У Бори девушка ночевала, у порога столкнулись, они вместе уходили. – Ничего удивительного. В монахи Борька не записывался. «Сейчас она скажет, что я мух ловлю, когда такой жених под боком», – подумала Инна. И мама действительно упрекнула: – Зато ты у нас монашкой живешь. Инна, разве у тебя нет нормальных, естественных… – мама покрутила руками в воздухе, подбирая слова, – женских потребностей? – Есть у меня потребности. В данный момент, например, ощущаю страстную потребность в новых сапожках. – Я серьезно! – Мамочка, – чмокнула ее Инна, – разве нам плохо? Ты, я, Ваня отлично живем. А тебе нужен здесь мужик, который каждое утро бреется и оставляет на раковине пену со щетиной, писает мимо унитаза, бросает грязные носки где придется, из-за которого квартира провоняет табаком? – Он тебе нужен! И потом, не все мужчины писают мимо. Твой отец никогда не промазывал… или вытирал за собой. – Если я встречу мужчину, хоть отдаленно похожего на моего папу, – пообещала Инна, пряча улыбку, – немедленно потащу его в ЗАГС. Клянусь. На день рождения Анны Петровны Борис подарил корзину цветов и столовый сервиз на двенадцать персон. – Что-то ты, буржуй, поскупился, – сказала Инна, когда они с Борей вышли на кухню. – Мог бы раскошелиться на сервизик на двадцать четыре персоны. В комнате сидели гости – две сестры Анны Петровны и две подруги. Большего количества людей в их доме не собиралось. По насмешливому тону Инны Борис понял, что прощен. Но уточнил: – Больше не дуешься на меня? – Живи, расстрига. Хотя тебе в женщинах нравится способность белое принимать за черное, – напомнила Инна, – должна тебя разочаровать. Иногда, по прошествии времени, мы все-таки различаем цвета. – Это следует понимать как завуалированное извинение? – Много хочешь. «Кажется, я с ним кокетничаю, – подумала Инна. – Вот новость». – А что луговая собачка? – спросил Борис, улыбаясь. – Сгинул, слава тебе господи. – Так уж преувеличивать не стоит. – Чего-чего? – Я вовсе не господь. Инна перекладывала с противня, вынутого из духовки, мясо и картофель на блюдо. Обожгла палец, засунула его в рот. Прошепелявила: – Скромность украшает… Когда больше хвалиться нечем. Борис стоял, прислонившись к косяку, сложив руки на груди. Улыбался и смотрел так, словно в первый разглядел Инну. Его последующие слова подтвердили это и повергли Инну в шок. – Ты похожа на породистую суку, не участвующую в воспроизводстве. Инна чуть не уронила блюдо. Борис подскочил, удержал, забрал блюдо, повинился: – Извини! Сука – это только половая принадлежность, ничего ругательного. – Ну, знаешь! – задыхалась от возмущения Инна. – Сам кобель! – Не отрицаю. – Еще бы отрицал. К тебе Танька из семнадцатой квартиры несколько раз приходила, не заставала, к нам звонила. Танька, бесшабашная в детстве, веселая и заводная, мальчишкам безотказная, превратилась в грязную алкоголичку, почти бомжиху. В ее квартире был притон, который соседи разгоняли, как могли, – ведь пьянчуги дом спалят. Но саму Таньку жалели: добрая душа, хоть и пропащая. – Я ей один раз денег дал, – говорил Борис, – вот и привязалась. С блюдом в руках, он, оправдывающийся, был нелеп и трогателен. Но Инна сказала сурово, после каждого слова делая паузу: – Твои дамы. Их статус. Моральный облик. Ко мне. Никакого. Отношения. Не имеют. Будь добр! Не втягивай. Меня. В свои романы. – Можно подумать, когда-нибудь втягивал! – Вот и отличненько. Чего стоишь? – А что я должен делать? – Нести горячее в комнату гостям. Как все-таки бизнес и – не побоимся этого слова – разврат плохо влияют на мозги. – Да какой разврат-то? – Шагай, шагай, – подтолкнула Бориса Инна, – герой капиталистического труда. * * * После маминого дня рождения прошло несколько недель. Инна жила в четком ритме: преподавание в музыкальной школе, частные уроки, редкие посещения университета. Она выбрала для себя тактику: на лекции не хожу, занимаюсь самостоятельно, на экзаменах поражаю преподавателей обширностью знаний, приобретенных во время ночных корпений над литературой по специальности. И главное, был Ваня, сын, чье взросление требовалось отслеживать тщательно. Самое сложное: удержаться от назойливой опеки, от подсказки в каждой загадке, от реализации постоянного желания тискать, целовать Ваню, своим телом закрыть от жестокого мира. Иногда Инна казалась самой себе белкой, посаженной в клетку и тупо крутящейся в колесе. Когда-то Борис рассказывал про особенности беличьего организма. Подробностей Инна не помнила, но если белка не будет бежать, она сдохнет. Белка крутится в колесе, потому что хочет жить. Мало ли чего наговорил Борис. Мы не белки. Ваня начал проявлять интерес к компьютерным играм, а у Инны еще три курса университета впереди, пахать не перепахать. Она конспектировала очередной заумный труд великого психолога, когда услышала голоса мамы и Бориса. Ежевечерний ритуал – Борис забирает Шустрика – сегодня почему-то затянулся. Инна отложила ручку, встала из-за стола и направилась в прихожую. – Привет! – поздоровалась с Борисом. Он кивнул. «Бизнес лопнул», – подумала Инна, потому что прежде никогда не видела на лице Бориса подобного выражения тревоги и растерянности. – Проходи, – пригласила Анна Петровна, – чаю хоть попей, и котлеты я быстро разогрею. – Нет, не успею. Инна! Я лечу в Москву, самолет через два часа. Забираю и привожу дочь. Шустрик восьмерки выписывал вокруг ног Бориса. Терся, но хозяин не удостоил его внимания. Инна взяла кота на руки. «Ах, паника! – злорадно думала Инна. – А кто пел про свою любовь к дочери? Любить на расстоянии, конечно, просто. Чем расстояние больше, тем любовь умильнее. Когда требуется постоянная ответственность, тут мы празднуем труса». – Что тебя волнует? – спросила Инна, поглаживая Шустрика за ушами. – На какой срок приезжает Ксюша? – Боюсь… Нет, черт! Я не боюсь! Думаю, навсегда, надолго. Жена, бывшая, замуж собралась, Ксюха ей помеха. И хорошо! Я справлюсь, только мне надо организовать… няня или садик… Черт, черт, черт! У меня линия на заводе запускается, переговоры с поставщиками на каждый день расписаны, если договоры не подпишем, весь труд коту под хвост. И этот кот даже не Шустрик. Предатель, ты чего к Инне льнешь? |